Эксклюзив Super: первое большое интервью бывшей жены Пьера Нарцисса после его смерти

Любовь с первого взгляда, бурные ухаживания и скорое прощание — все это об отношениях покинувшего нас сегодня Пьера Нарцисса и его бывшей жены Валерии Калачевой. По следам самых теплых воспоминаний Super подготовил большое интервью с экс-супругой автора хита о шоколадном зайце.

Это было 14 февраля. Зима. Шел снег. Я после съемки в рекламе решила встретиться и поужинать с подругой. Мы остановились в первом попавшемся заведении — им оказался ночной клуб. Большие очереди, фейсконтроль, мы наряжены в пух и прах. Прошли внутрь, и вдруг подруга говорит мне: «Смотри-смотри! Это же Пьер!» Я отвечаю: «Ну и что? Странная ты», — и иду дальше. В этот момент краем глаза замечаю, как он смотрит в мою сторону с раскрытым ртом. Потом Пьер рассказывал, что в его воображении всегда жил мой образ. Он будто знал, что должен меня встретить.

Мы с подругой попросили выделить для нас лаунж за ширмой и никого не пускать. Потом пошли в туалет, чтобы переодеться, я выхожу и вижу: стоит Пьер. Оказалось, все это время он дежурил у занавески и ждал, пока я выйду. Он находился там еще около часа, а после того, как мы вышли, спросил: «Девушка, с вами можно познакомиться?» Я отказала.

Пьер ходил за нами хвостиком на протяжении двух часов. Знакомиться ни с кем в тот вечер я не хотела. Тут я услышала песню «Котенок» Никиты Малинина в исполнении Виктории Пьер-Мари, и мы с подругой пошли к сцене.

К нам сразу же подошли двое парней: «Девушки, у нас тут такая трагедия! Наш друг влюбился. Вы не могли бы хотя бы просто постоять с нами рядом, пока идет выступление?» Мы согласились, но подвох я почувствовала сразу. Через пару минут появился Пьер. Пришлось все-таки знакомиться. Тот вечер мы провели вместе с его компанией: болтали, выпивали и не заметили, как настало утро. После этого решили поискать, где бы поесть суши.

Мы с подругой были на машинах: все сели к ней, и только Пьер — ко мне. Говорю: «А не хочешь к ребятам пересесть?» Ответил: «Нет, хочу с тобой». Изъяснялись мы чуть ли не жестами. Суши мы так и не нашли и в итоге поехали к подруге.

Пьер тогда упорно не хотел уходить, говорил, что будет спать под дверью. Мы пытались спровадить его всеми возможными способами. Если выводили на улицу, он все равно возвращался и стоял у двери. Решили оставить. С тех пор мы стали неразлучны: 250 смс и 1000 звонков в день.

Он вел себя как принц из сказок: решал все за меня, постоянно признавался в любви и приносил здоровенные букеты. Одно свидание было лучше другого. Однажды я вышла на свой балкон: у меня, если что, шестой этаж. А внизу — он. Говорит: «Дерни за веревку». Я дергаю, а потом вижу, как мимо пролетают гигантские красные шары в форме сердечек. Он кричит: «Лера, я люблю тебя!» Тогда шары не поместились ко мне в квартиру.

Еще было много путешествий: как-то раз мы приехали на пляж в Камерун. На побережье было полно ползающих моллюсков. Мы зашли в ресторан перекусить. К нам подошли музыканты, Пьер встал под музыку на колено — это было очень красиво.

Предложение он делал мне не раз, но я отказывала — не была готова. Но потом все-таки согласилась: тогда Пьер заказал мне огромный торт на день рождения. Оказалось, что в нем было спрятано кольцо с бриллиантом.

Во время рождения нашего ребенка — Каролины-Кристель — Пьер был рядом. В момент схваток у меня перестало действовать обезболивающее: тогда Пьер начал скакать вокруг меня на мячике для пилатеса — то садится возле меня, то поет под радио. Я ему говорю: «Дай мне зеркальце». Я подношу его к себе, вижу высыпания и продолжаю: «Мне срочно нужны тональный крем и пудра». Он быстро поехал, все привез мне. Было весело. Малышку на руки он взял первым.

Эта песня вошла в историю. Пьер вообще много писал, но переплюнуть «Шоколадного зайца» не вышло. Эта песня стала гимном шоколада. Ее в России знает каждый, на ней выросло не одно поколение. Это моя любимая песня. Еще мне нравились «Целуй-целуй» и «Ты моя таблетка от любви». А как он пел по-французски! У него был божественный репертуар, то, как он исполнял Джо Дассена, — это нечто.

Мы любили ездить на шашлыки, иногда отправлялись к морю. Каждый день был праздником. На дни рождения мы снимали рестораны, приглашали по 100–200 человек. Если это был детский праздник, приходил весь театр Каролины, в котором она занималась, вся теннисная группа. Всегда были шоу, факиры, танцы.

Он постоянно мне говорил: «Калачева! У тебя нос, как у той рыбки. У стерляди. Вы не родственники?» Шутил. Этот мотор, это пламя нужно было куда-то девать. Оно часто выливалось в разборки: выстреливало так, что он не мог себя контролировать.

Я не злопамятный человек. В этот мир мы пришли, чтобы развиваться. А что, как не трудности, помогает нам совершенствоваться? Я как кот Леопольд: «Давайте жить дружно».

Я все ему простила, когда стала самостоятельной. Я изменилась, выросла духовно. Мы часто общались и жили друг от друга через улицу.

Пьер и сам сильно изменился. Он бы мог создать другую семью, но не стал. Все время был рядом с нами. У нас всегда были его ключи, документы. Любые советы, вопросы — все обсуждали и продолжали общаться как семья.

Он предлагал сойтись тысячу раз, постоянно говорил, что любит меня. Даже после развода писал мне записки. Но я понимала, что его вспыльчивый, буйный характер может снова все испортить. Так что меня полностью устраивали наши отношения.

Когда он был в больнице, я сто раз обращалась к Богу. Молилась, лишь бы он выжил.

Позавчера, когда у него сильно болел живот, он пошел гулять в лес. У него было плохое настроение, я его всячески подбадривала. Вчера вечером все почувствовали неладное. Врач позвонил в одиннадцать, и я услышала его дрожащий голос. За Пьера до последнего боролось все отделение. Все выли белугой: звонят люди из Европы, Америки — плачут. Он был настолько незаурядным, харизматичным, ярким, уникальным — никого не оставлял равнодушным.

Он так любил Каролину! Его последний пост — как раз с ребенком. Он уже болел. Был опухшим от скопления воды, а не от веса. Он мучился. Нам нужно было подходить к лечению по-другому. Да и он сам всего этого не знал. Я говорила с ним перед тем, как его забрали в реанимацию. Он сказал: «Лера, я поеду на гемодиализ сейчас». За него болело все отделение. Я спросила: «Ты когда будешь доступен?» Он ответил: «Через пару часиков. Как станет лучше, я напишу». В реанимацию попал, потому что у него началась подагра, на внутренних органах осел креатинин.

Каролина рыдала. Вчера вечером она передала ему в реанимацию: «Папочка, я очень люблю тебя!» И он ей сказал: «Кристель, и я тебя люблю». Простились.

Когда я думаю о нем сейчас, понимаю: я его очень люблю. Скорее не как мужа, а как большого человека, как ребенка нашего гениального создателя — Всевышнего, как отца нашей дочери. Люблю эту широкую, интересную, смешную, где-то нежную, где-то очень горячую душу. И прощаю. С ним остается и навсегда в сердцах только любовь.