История мемов 2000–2023: что смешные картинки в Интернете говорят о нашей жизни

Если вам кажется, что картинки в Интернете стали несмешными, то это, скорее всего, все вокруг несмешное. Не мемы такие — жизнь такая! Разбираемся, как интернет-юмор связан с событиями в мире и можем ли мы на это влиять.

Мем — вещь глубокая. Современные культурологи и философы пытаются узреть в нем особый смысл и заверяют, что это такой наследник фольклора, только в эпоху постмодерна. При этом мем не связан с Интернетом напрямую: первым вирусным изображением аналоговых времен считают хулиганистого человечка по имени Килрой, чья физиономия с 40-х годов XX века активно распространялась в британской и американской городской среде. «Килрой был здесь» — говорили первые настенные мемы. Коллективными усилиями Килрои размножились на всех мыслимых и немыслимых поверхностях по всему свету. Говорят, человечка успели даже выцарапать в лунной пыли топтавшие там песок в 60–70-х годах американцы.

Мысли о мемах были и у великого мудреца, популяризатора науки Ричарда Докинза. Точнее, он придумал само слово, употребив его впервые в 1976 году в своей книге «Эгоистичный ген». В работе были представлены затейливые рассуждения о том, что если в генетике все состоит из генов, то в культуре — из мемов. Выходило, что мем — это такая условная единица культурной информации. Практика это доказала. Добро пожаловать в Интернет!

Первые мемы пересылались друг другу по электронной почте, но история сомкнула воды памяти, и многие свидетельства остались лишь в воспоминаниях. Говорят, в 90-х существовал отплясывающий под зажигательную мелодию «уга-чага-буга-буга» младенец Dance Baby и не менее музыкальные и танцевальные хомячки Hampster Dance. В раннем Интернете царила меритократия: там заседали уже не энтузиасты с техническим образованием, но люди все еще специфические. Зато образованные. Или время было такое: смартфоны еще не редуцировали публичную речь к «ку» и «лол», даже троллинг писался высоким штилем.

Визуальные мемы еще не развернулись в полный рост, поэтому хоровод острот напоминал скорее постоянно обнуляющий себя палимпсест. Однажды завсегдатаи su.kaschenko.local решили со вкусом имитировать так называемый еврейский акцент, параллельно прикидываясь пациентами больницы Кащенко. Оттуда пошло столь любимое пользователями Интернета нулевых коверкание слов, подарившее миру форшмак из «поциент», «аццкий сотона» и «аффтар жжот». Тяга к профанации правописания перенеслась в созданный в 2003 году «Форчан», а потом — в «Живой журнал». Язык, вверенный во владение интернет-зевакам, тут и там подвергался экзекуции.

Среди визуальных мемов, дошедших до наших дней, числится удивленная белая сова с подписью O RLY? (Oh, really?). Его стоило постить в случаях, когда высказывания юзера выше вызывали неподдельное изумление. Автор фото натуралист Джон Уайт, кстати, очень волновался из-за распространения изображения. Еще были популярны фотожабы с участием китайского школьника Цянь Чжицзюня: юного жителя Поднебесной начали нахально лепить где попало. Зато потом парень был неиронично внесен Times и Reuters в список самых популярных в мире китайцев.

Но это все частности. Первая половина нулевых подстелила по-настоящему плодоносную соломку потомкам: например, в граните был отлит «фейспалм» (вдохновлен кадром из сериала «Стартрек»). Тогда же появился мем про Чака Норриса, к которому шутники обращались по поводу и без. «Когда Чак Норрис мочится, струей можно легко варить титан» — так, например, могла звучать каноническая прибаутка. Впоследствии Чака Норриса частично потеснили Джейсон Стейтем и Вин Дизель. Но лучшее было впереди.

Вторая половина нулевых стала настоящей эпохой возрождения Рунета. Так, приснопамятный персонаж из Интернета тех пор — безумный пучеглазый медведь с примитивистской картины американского музыканта и художника Джона Лури Bear Surprise, салютующий всем присутствующим. Напарником по делирию у «медведа» была креветка с нескромной подписью «Йа креведко!». Знатоки интернет-языкознания заявляют, что этот словесный верлибр был уже не такой, как у тех же кащенитов, — появился свой, особый, «медведковский».

На пятки двоим зверюгам наступала Упячка — детище «Лепрозория», популярного в те годы закрытого коллективного блога, где трудолюбивыми пользователями беспрестанно культивировались хохмы. «Жывтоне чочо упячка! Упячка упячка! Щячло попячтса попячтса! Я идиот! Убейте меня кто-нибудь!» — гласила подпись к легендарной гифке. Каким-то образом Упячка нашла себе маскота в лице Анатолия Вассермана: для прославленного эрудита сгенерировали ласковое имя Онотоле. За «Лепрозорием» поспевало открывшееся в 2007 году «Луркоморье».

Популярность на ниве фотожаб также снискал хмурый, но безукоризненно одетый мужчина, получивший прозвище Свидетель из Фрязино. Изначально он был замечен на трогательном семейном фото, в которое, казалось бы, совсем не вписывался. Свидетеля изъяли из зоны комфорта и решили клепать на широкую амплитуду ландшафтов. Ходили даже слухи, что тот взбесился и какое-то время грозился удалить все мемы с собой из Интернета, однако разборки не вышли за пределы родного Фрязина. Вообще, в Рунете нулевых зиял болезненный раскол: более продвинутые жители постсоветского пространства с упорством энтомолога расковыривали свидетельства жизни субъектов более провинциальных, что иногда нарушало интернет-этикет. Началась пора фриков и бессмертных видео: в историю навеки вписались герои таких короткометражек, как «Дверь мне запили», «Дирижабль, ага» и «Духаст Вячеславыч».

Уникальным форматом смешных картинок стали демотиваторы. Сначала, правда, были мотиваторы, артефакты американской офисной жизни: духоподъемные изображения с не менее духоподъемными подписями призваны были смотивировать сотрудников на необыкновенный KPI. Но что русскому хорошо, немцу — смерть. Циничные пользователи задумку перекроили и сделали мотиваторы со знаком минус: картинки в черных рамках с подписями, выражающими групповой вельтшмерц от наличия в их жизни Упячки.

А пока Рунет бурлил, медленно, но верно распускались соцсети: Фейсбук — в 2006-м, «ВКонтакте» — в 2007-м. Еще в 2010-м через ребрендинг прошел Твиттер. Век узкоспецифических приколов ушел, мем стал доступным массам концептом.

Со временем мемы все более чутко реагировали на окружающую среду и окончательно стали чем-то типа бытовых эскизов. На смену демотиваторам пришли эдвайсы — квадратные картинки с изображением животного или человека в центре и надписями снизу и сверху на цветастом или не очень фоне. В пантеоне богов плотно закрепились задумчивый Филосораптор, Смелый и Безумный волки, Пингвин-социофоб и другие. Одна картинка привычно иллюстрировала одну ситуационную фабулу, в той или иной степени близкую пользователю. За исключением разве что Филосораптора — тот явно мыслил в обход шаблонам.

2012 год ознаменовался тяжелым ожиданием конца света по календарю майя. Сложнее всего ожидание далось Соус Тардар, или Grumpy Cat, — кошке с выдающимся выражением морды. Еще хуже было Упоротому лису — неудавшемуся детищу британской таксидермистки. Рунет стал полниться мемами о безысходности, напару с Лисом глобальное отчуждение транслировал грустно сидящий на лавочке Киану Ривз. Замогильным видом обладал наркозависимый Вонни с шайкой-лейкой таких же потрепанных друзей. В противовес им действовал чилловый лемур «Узбагойся!», всем своим видом выражающий умиротворение и кайф.

Острее, чем на бессмысленность бытия, Рунет реагировал разве что на хайповые (тогда такого слова еще не было) тренды, например недавно появившихся хипстеров с их увлечением пленочной фотографией и крафтовым пивом. Бездуховное большинство, не прельстившись на сидр со вкусом рассола, решило дать зазнайкам отпор. Подтрунивать решили над всем и сразу — от заполонивших Инстаграм (запрещен в РФ) селфи до подворотов. Картинки ироничного содержания со шрифтом Lobster, высмеивающие элитарный стиль жизни, распространились по Рунету. Постирония раскрыла первые робкие ростки.

Но вестернизация не миновала даже самых отпетых ретроградов. Активно стали меметизироваться персонажи американских ситкомов: популярными были суровый и усатый Рон Свонсон из «Парков и зон отдыха», аутичный Шелдон Купер из «Теории большого взрыва» и игривый Вилли Вонка из одноименного мюзикла 1971 года. Некоторые герои тогда пришли и остались навечно, например лягушонок Пепе, который впоследствии даже стал маскотом воинствующих в Интернете альт-райтов.

Содержание мемов стало общедоступно: больше не нужно было переступать через себя, чтобы в три погибели смеяться над Упячкой, так демонстрируя разборчивость. Смешные картинки стали генерироваться на вкус и цвет — смейся не хочу. В общем, классический удел произведения искусства в эпоху его технической воспроизводимости.

Со временем юмористический запал мемоделов стал иссякать, но это как посмотреть. Искусство стало все больше имитировать жизнь: мемы либо ушли в вульгарный натурализм, рисуя реальность без прикрас, либо растворились в слоях иронии. Из натуралистичного у нас был, например, Ждун. Бесформенное существо, которого придумала нидерландская скульпторша, должно было вселять веру в пациентов локального медицинского центра. Интересно, что Ждун повторил судьбу таксидермического Лиса — хотели как лучше, а получилось как всегда.

Моду на мемы начинает диктовать Твиттер. Поддержку в самой лаконичной на свете соцсети находит «мыш», которая «кродеться». Вместе с ним вирусится мем про «продажу рыбов» и «кросивое» — тут получился уже какой-то ренессанс «аффтаров» и «поциентов». Вдогонку «сын маминой подруги» выходит из семейных бесед и на несколько лет оседает в лексиконе интернет-жителей. По количеству упоминаний обогнать его может разве что Илон Маск: имя бизнесмена становится чем-то вроде тетраграмматона. Многоголовое чудо-юдо Рунета через океан с мольбой взывает: «Как тебе такое, Илон Маск?»

Свое развитие находят казавшиеся раньше вычурными мемы. Какое-то время популярностью пользуется паблик «Страдающее средневековье», в котором забавным человечкам со средневековых маргиналий приписываются тривиальные фразы. «Людка, больше не буду бухать!» — вопит демон, скрючившись под молотом разгневанной белокурой валькирии. Картинки в Интернете все охотнее обнажают абсурд мира, в игру вступает ностальгия: хорошим тоном считается сбросить другу поздравительную открытку, ранее фигурировавшую разве что в диалоге WhatsApp с бабушкой из Урюпинска.

Пользователи все чаще обращаются к почившим формам. Вторую жизнь получили демотиваторы, правда, уже в более эклектичных контекстах. Внимание приковывает конфликт формы и содержания, мемы покрываются благородными слоями смыслов. Активно форсится постирония: сочетание абстрактной картинки с бессвязной надписью смешным шрифтом способно вызвать приступ гомерического хохота. В общем, кастомизация мемов усиливается. А потом начинается пандемия COVID-19: природа очищается, но не настолько, чтобы зачистить мемы. И осадок, как известно, остается.

Начало двадцатых годов было действительно «ревущим», а поскольку смех иногда обратная сторона боли, все самое страшное и пугающее уже давно канализировали в мемы. Земной шар замер и осторожно ждет, пока смешное снова можно будет искать в повседневном. Но а если не мы, то кто?