Истории людей, которые пришли к вере во взрослом возрасте: «Я чувствовал, что столкнулся со знамением»

Процент религиозных россиян падает: с 2017 по 2021 год число атеистов выросло практически вдвое. Эта тенденция характерна не только для России. Некоторые исследователи считают, что с 2007 года во всем мире снижается уровень религиозности. На этом фоне отдельно стоят истории тех, кто заинтересовался религией и вошел в конфессию в зрелости. Super поговорил с людьми, которые начали верить во взрослом возрасте.

Я рос в нерелигиозной русскоязычной семье смешанного происхождения — узбекско-татарско-уйгурской. Мы называли себя мусульманами, но на Пасху красили яйца. Помню, как мама рассказывала мне, что Иисус — сын божий, а еще что-то про Троицу. Понятно, что это сугубо христианские постулаты, которые никак не связаны с исламом. Папа был математиком, но увлекался философией и даже переводил на узбекский язык работы Фридриха Ницше (немецкий философ ХХ века. — Прим. ред.).

Не могу сказать, что пришел к мысли, что Бог есть, в результате размышлений. Это убеждение было у меня всегда, думаю, в каком-то смысле оно естественно для человека. Лет в 12 я начал увлекаться физикой и читал большое количество научпопа по теме. Постепенно у меня стало обостряться ощущение того, что в мире существуют упорядоченность и гармония, которое рифмовалось с идеей Бога. Я знал, что в мире должно существовать разумное начало.

В более старшем возрасте я заинтересовался уже философией, прочел «Размышления первой философии» Рене Декарта (французский философ и математик XVII века. — Прим. ред.), где тот приводит свою версию доказательства существования Бога. Идея о том, что весь мир может быть иллюзорным (приведена в «Размышлениях о первой философии». — Прим. ред.), меня сильно впечатлила. Я думал о том, какой аргумент можно этому противопоставить. Так я наткнулся на текст, в котором говорилось о том, что в древних исламских текстах есть указания на вещи, которые наука открыла лишь века спустя.

Это подтолкнуло меня к изучению ислама. При непредвзятом взгляде от него исходило ощущение общей разумности и логичности. Я чувствовал, что столкнулся со знамением, казалось, что меня что-то ведет. В один момент я понял, что ислам — это истинная религия. Эта мысль, как и убеждение в существовании Бога, не следовала из конкретных аргументов — человеческая речь всегда содержит неполноту, а любые возможные доказательства ограничены языком. Она переживалась как данность.

Средневековый богослов Ибн Таймия писал, что существование Бога более очевидно, чем математические истины, например, что дважды два равно четырем. Это фундаментальное знание, на основании которого мы постигаем мир, но во многих людях оно существует в неявном виде. У Ибн Таймии также есть сравнение знамений, то есть аятов, которые указывают на истинность ислама, со светом солнца, который попадает на сетчатку: мы сразу понимаем, что это свет солнца, без дополнительной рефлексии, минуя словесную часть.

Я не отношу себя ни к суннитам, ни к шиитам — не мыслю себя в рамках этих категорий. Когда я вошел в ислам, я не ассоциировал себя с каким-либо комьюнити, но для меня было очевидно, что Бог един и что только он достоин поклонения. Поэтому постигать истину я стал посредством людей, которые наиболее ясно выражали идеи единобожия и необходимости поклонения одному Богу. У суннитов эта необходимость четче выражена, некоторые представители шиитов в молитвах взывают к мертвым людям. Это, на мой взгляд, не имеет никакого отношения к исламу.

В исламе есть пять столпов: иман — вера в Аллаха, ангелов, писание пророка, Судный день; намаз пять раз в день; закят — пожертвование в пользу нуждающихся, которое выплачивается один раз в год способными мусульманами; шавваль — пост в месяц Рамадан; хадж — совершить один раз в жизни паломничество в Мекку. Я стал соблюдать не сразу, иногда это было непросто из-за особенностей моей психики: у меня пограничное расстройство личности.

Самые обязательные вещи для соблюдения внутри столпов, но иногда по обстоятельствам могут возникать другие. Допустим, если у человека есть старые родители, он должен уделять им внимание. Есть и желательные вещи, например, пожертвования малоимущим, которые могут помочь заработать награду в Судный день. Вообще, ислам очень практичная религия в плане следования: свинина запрещена, но если человек голодает, он может ее есть. Можно объединять пятикратные молитвы, если ты испытываешь затруднения, например, в путешествии. Аллах любит облегчения и не возлагает на человека обязанностей выше его возможностей.

Вдумчивое погружение в ислам дает успокоение. Ты понимаешь, что лист с дерева не может упасть без позволения Бога. Как говорится в одном хадисе (предание о словах и действиях пророка Мухаммеда. — Прим. ред.), «если все люди соберутся вместе, чтобы сделать для тебя что-нибудь полезное, они принесут тебе пользу лишь в том, что было предопределено тебе Аллахом». Это предопределение позволяет побороть ресентимент по отношению к происходящему. Вместо того чтобы погружаться в мысли о том, что все могло быть по-другому, ты понимаешь, что находишься на своем месте.

«Разве не поминанием Аллаха утешаются сердца?» (Коран 13:28). Все предметы этого мира, творения и материальные блага ограничены и не дают полного удовлетворения. Человек, который привязывается к вещам, не найдет в них успокоения. Человек, который поклоняется единому Богу, связывает себя с Творцом, который не ограничен ничем. Он устремляется к совершенному объекту, который не имеет недостатков.

Я родился и вырос в неверующей семье. Мать была в детстве крещена в армянской церкви, но в церковь не ходила и праздники не отмечала, отец в принципе религией не интересовался. Самого меня крестили в РПЦ в 4 года. Потом я, наверное, раза три бывал в церкви, однако полностью не выстаивал службу ни разу. Дальше начался подростковый возраст, увлечение неформальной музыкой, контркультурой. Религия стала восприниматься в моем сознании враждебно, как что-то, созданное для управления людьми.

Заинтересовался религией я лет в 20 под влиянием только-только набирающего популярность во «ВКонтакте» паблика «Под корень» и еще не такого известного в России православного журнала Death to the world. Идея, что вера является ультимативным выражением протеста против всего, что дорого современному миру с обществом потребления, очень импонировала мне как неформалу. Антипатия к религии сменилась на умеренное уважение. Я начал симпатизировать старообрядчеству как наиболее консервативному и «неотмирному» варианту православия. Потом еще несколько лет я «уважал» верующих, интересовался культурным аспектом веры, традициями, но дальше этого не заходило.

Настоящий приход к вере у меня, как, наверное, и у многих, стал результатом осознания своего места в мире и беспомощности перед лицом страстей, невозможности самостоятельно исправить свою жизнь, на тот момент сильно пошедшую под откос из-за злоупотребления алкоголем и разгульного образа жизни. «Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю» (Рим. 7:19).

В 23 года я начал ходить в лютеранскую церковь. Для человека европейского мышления это самый щадящий путь воцерковления. В лютеранской церкви есть некий индивидуализм: частной исповеди нет, люди просто приходят на службу, слушают проповеди, никто никого ни о чем не расспрашивает. Это мне и было нужно: раскрывать попу свои похождения с момента крещения для человека светского очень тяжело. Первый год я почти ни с кем не общался, потом потихоньку начал вливаться в небольшую общину, познакомился с несколькими прихожанами.

Спустя какое-то время меня конфирмировали (аналог миропомазания у католиков и лютеран, своего рода вступление в общину). Проведя там около двух лет, все больше узнавая об истории Церкви, погружаясь в богословие и не находя в лютеранстве той богословской глубины, которая была обозначена лютеранскими символическими книгами, а также в поиске рычагов для практического исправления собственной жизни (посты, молитвенные правила и прочее) я решил уйти в старообрядчество. Сейчас уже более 5 лет я являюсь прихожанином единоверческого прихода (старообрядцы в общении с РПЦ).

Когда человек начинает верить, он начинает болеть неофитством, этаким религиозным максимализмом. Первое время я был резко против празднования Нового года, дней рождений, постился до упаду. Со временем это все прошло во многом благодаря тому, что я нашел здравого духовного отца. Прошла и идеализация церковной организации и священства: неадекватных людей в рясах у нас более чем достаточно. К сожалению, религия в принципе притягивает психически неуравновешенных людей, и таких среди попов и мирян очень и очень много. Разница только в том, что на любой светской работе таких людей бы уволили, а у нас могут объявить духоносными и прозорливыми старцами.

Сейчас я стараюсь ходить в церковь каждое воскресенье, пою, читаю по мере способностей. Моя жизнь подчинена годовому богослужебному кругу, я стараюсь не слушать музыку, не развлекаться в пост или постные дни, по мере сил соблюдаю и пищевые ограничения. Круг моего общения состоит по большей части из церковных людей. Думаю, что вера помогла мне стать счастливым. Не могу сказать, что я счастлив буквально всегда, но осознание своей слабости и неспособности побороть страсти в одиночку избавляет, во-первых, от излишней гордости, а во-вторых, от страха потерпеть неудачу или допустить ошибку. Вера учит находить божий промысел в мелочах и радоваться тому, что имеешь.

Многие могут не согласиться, но, как по мне, иррациональность — одно из доказательств истинности христианства в целом и православия в частности. Как рационально можно объяснить догмат о Троице? Никак, а это суть христианства. Считаю, что для веры нужна личная встреча с Богом, личный опыт. Этот опыт может также состояться посредством чтения Евангелия. Для меня в свое время было открытием то, что там написано и как сильно это резонирует с моими ощущениями.

Рациональные доказательства, конечно, могут помочь найти правильный путь, но тут нужно признать, что католицизм и ислам намного более рациональные и последовательные религии. Однако должен ли Бог подчиняться человеческой логике? Отвечу известной фразой, приписываемой одному из самых значимых раннехристианских богословов: «Верую, ибо абсурдно».

Моя семья никогда не была религиозной, а о своем еврейском происхождении я узнала в 23 года случайно: пила кофе со знакомой, у которой есть корни. Она рассказала, что Израиль организует бесплатные поездки для молодежи. Эта национальная идея меня восхитила, я поделилась эмоциями с мамой. Так выяснилось, что моя прабабушка была чистокровной еврейкой.

Спустя какое-то время я поехала по этой программе, а по возвращении пыталась сама разбираться в теме. В итоге узнала, что существуют молодежные общины. Я социолог и тогда как раз писала диплом на тему одиночества молодых людей в большом городе. Думаю, отчасти это чувство и привело меня в общину.

Еврейская традиция неразрывно связана с религией, поэтому одновременно с еврейской мудростью в общине затрагивались религиозные аспекты. Я вошла в иудаизм в 24 года, в 25 вышла замуж и начала соблюдать уже серьезно. С мужем мы, кстати, познакомились через шидух — традиционный еврейский метод знакомства для людей, которые хотят создать семью.

Это выглядит так: сначала ты заполняешь анкеты, потом специально обученный человек — шадханит — подбирает тебе потенциального жениха или невесту, и ты решаешь, готов ли к встрече. Проходит ряд свиданий, и в конце вы обоюдно решаете, быть свадьбе или нет. Считаю, что это очень крутая тема: во-первых, есть посредник, через которого ты всегда можешь мягко отказать, во-вторых, происходит некоторая фильтрация. То есть ты не тратишь время на людей, которые могут оказаться непорядочными.

Сейчас я делаю свои первые шаги в соблюдении — в иудаизме верующему человеку всегда есть к чему стремиться. Все заповеди, даже самые на первый взгляд незначительные, например запрет на отрывание туалетной бумаги в шаббат, для соблюдающего человека одинаковы по своей важности. При этом уровней соблюдения в иудаизме много. Есть минимальный, а есть отдельные группы людей, которые устрожают для себя писание, то есть выводят ограждения к заповедям, чтобы точно их не нарушить.

Религия занимает большую часть моей жизни, каждый день неразрывно связан с соблюдением заповедей. Сейчас я соблюдаю законы семейной чистоты — это запрет на определенные взаимодействия между мужем и женой, когда у женщины менструация. Также мы с мужем соблюдаем кашрут — требования к пище — и цдаку — отделение от своих доходов 10% на благотворительность. И, конечно, шаббат: в седьмой день иудейской недели не работаем, никуда не ездим, не расплачиваемся, не готовим, не убираемся дома.

Шаббаты очень мне помогли: я стала менее тревожной и депрессивной. Например, раньше я работала на себя и периодически чувствовала вину, если бездельничала. Потом стала изучать тему дофаминового голодания и время от времени практиковать цифровой детокс. Когда узнала о шаббатах, удивилась: евреи знали о важности отдыха еще четыре тысячи лет назад! И зачем тогда своими силами идти к мудрости, если можно почерпнуть ее у древних?

Также иудаизм очень рациональный: тебе не говорят, мол, иди и делай вот так, потому что так надо. Каждая заповедь рационализируется, ей ищется подкрепление и объяснение из Торы. Система обучения в иудаизме очень последовательная: есть Талмуды — книги, в которых мудрецы комментируют заповеди, объясняют их и аргументируют. И ты изучаешь все это, чтобы понять, что та или иная вещь значит в Торе. Когда я начала погружаться в иудаизм, это было для меня шоком: научный метод в той же социологии, например, основан абсолютно на той же системе.

Религиозный человек относится к негативным событиям спокойно, потому что понимает, что в этом замысел Всевышнего. Я смотрю на свою сестру, которая работает и думает, что все зависит от нее, страдая, и сравниваю это с тем, как преобразились я и мое мироощущение. Иудеи работают без напряжения, по ходу открывая для себя возможности — двери, через которые Всевышний может послать парнасу, то есть материальное благополучие. Когда со мной происходит что-то негативное, я думаю, что это не просто так: если сейчас мы не видим в происходящем положительного смысла, это не значит, что его нет.