Современная жизнь то и дело норовит подставить человеку подножку: нас атакуют 5G-вышки, фейк-ньюс и глобальное потепление. Не последняя невротизирующая вещь — поиск партнера, который многие отдают на откуп дейтинг-приложениям. И пока одних машинные алгоритмы сводят и женят, других фрустрируют и вводят в зависимость. Super записал истории людей, страдавших аддикцией от приложений для знакомств.

Знакомство с дейтинг-приложениями у меня произошло после расставания с девушкой. Я чувствовал неуверенность плюс рана предыдущих отношений продолжала ныть, поэтому искал способы замещения. Тогда я и скачал впервые (а удалений дейтинг-эппов было много) Tinder. Это был год 2017-2018.

Есть ощущение, что в те годы дейтинг-эппы были менее циничными, а устоявшиеся алгоритмы взаимодействий еще не были найдены. Сейчас уже все более рыночно: обозначения вроде ONS (One Night Stand, отношения на одну ночь. — Прим. ред.), FWB (Friends With Benefits, друзья с преимуществами. — Прим. ред.), LTR (Long Term Relationship, долгосрочные отношения. — Прим. ред.), требования к росту, телосложению, наличию бороды, длине волос зачастую указываются в анкете с пометкой «всем остальным не беспокоить». Процентов 70 времени в дейтинг-эппах сводится к простому «сбору покемонов»: листанию анкет, как ленты в соцсетях, сбору мэтчей и так далее. Есть ощущение, что от этого процесса выделяется дофамин. Или серотонин?

Процентов 28 приходятся на общение в чатах. Базовая схема со стороны мужчины: нужно придумать грамотный остроумный «айсбрейкер» на основе фотографий или анкеты девушки, так как писать «Привет! Как дела?» считается дурным тоном. Далее девушки зачастую интересуются ростом, намерениями. Если все всех устроило, начинается смоллток на какие-то общие темы и назначается первое свидание. На свидания приходятся оставшиеся 2%. Большинство таких интеракций ни к чему не приводят.

Как ни странно, за шесть лет пользования приложениями для знакомств я ни разу не вступил в отношения с их помощью. Самый положительный опыт — это, наверное, то, что в современном Tinder называется ONS. В несколько таких взаимодействий я вступал, некоторые из них мне понравились. Самый примечательный опыт был первый. Девушка мне написала: «Привет, приезжай ко мне» буквально вторым сообщением. Я приехал, мы мило пообщались, выпили и занялись страстным сексом — мне понравилось. Впрочем, в ONS я тоже со временем разочаровался. Видимо, мой организм не приспособлен для такого типа отношений: после них я чувствую себя одиноко.

Обычно я использую приложение вместо инстаграма (запрещен в РФ) или тиктока от скуки. Эмоции от взаимодействия часто негативные. Все время кто-то норовит плюнуть в душу несправедливым анмэтчем или непропорциональностью эмоциональной привязанности. Чувствуешь что-то теплое к человеку, искренне интересуешься жизнью, а она первое время отвечает взаимностью, а затем ни с того ни с сего наступает игнор. В такие моменты чувствуешь себя опустошенным.

Отсюда и причина частых удалений. Зачастую думаешь: «Все, с меня хватит этого бл**ства», но спустя месяц-другой снова устанавливаешь. Мотивация разная: от скуки, с надеждой, просто повеселиться. Заканчивается все удалением. И так по кругу. Воспринимается ли это как зависимость? Думаю, пару удалений у меня было по этой причине. Сносишь Tinder как соцсеть с мыслями: «Мог бы это время потратить на что-то полезное».

Сейчас изредка листаю дейтинг-приложения, бывает, встречаюсь с кем-то, но без результатов. Думаю, причиной тому девушка, с которой я в том же Tinder и познакомился полгода назад. Есть ощущение, что я чувствую близость и что-то похожее на влюбленность, но это скорее исключение. Хотелось бы, чтобы у нас все получилось. И никогда больше не быть онлайн, как в той цитате из «ВКонтакте».

Я начала знакомиться в интернете лет с 13. С тех пор меня не остановить: за активный период знакомств лет до 24 успела увидеться с порядка 300 людьми. Все это время мною двигала мысль, что где-то там есть моя родственная душа, знакомство с которой перевернет мою жизнь с ног на голову. Кроме того, я социализировалась, а еще пыталась подтвердить или опровергнуть свои теоретические предположения о людях.

На заре интернета я знакомилась во «ВКонтакте» напрямую: писала «Привет, можно с тобой познакомиться?» или кидала песню. Параллельно старалась вклиниться во все существовавшие тогда сервисы, которые позволяли упростить знакомства. Например, был один ресурс для анонимных переписок. Там ты списываешься со случайно выбранным собеседником, общаешься, а если общение понравится, берете друг у друга контакты.

Дальше я перешла на паблики «ВКонтакте» вроде «Понурых знакомств». Это было годах в 2015-2016, и я, например, нашла там подругу, с которой до сих пор общаюсь. Паблики удобны, потому что ты писал только тем, кто был открыт к знакомству, никому не навязываясь: либо постил анкету от своего имени, либо писал кому-то по его анкете. Впрочем, часто там сидели унылые двачеры (завсегдатаи анонимного имиджборда 2ch.ru. — Прим. ред.), которые пытались найти себе девушку и общались будто по скрипту.

Наконец, в моей жизни появился Tinder. Тогда мне рекомендовали его как приложение для общения с интересными людьми, и в какой-то мере это действительно было так: обыватели тогда еще про него не прознали, общение было живым и не обремененным половыми плясками. В ту пору я нашла в Tinder несколько хороших дружеских контактов. Вообще, я не надеялась, что приложение выплюнет идеального друга или партнера, но и не понимала тех, кто считал знакомства Tinder чем-то неестественным. Это всего лишь инструмент для коммуникации.

Последние полгода-год своего периода знакомств в интернете я использовала Tinder для поиска парня — у меня завязывались связи, основанные на том, что кто-то казался мне симпатичным внешне, но быстро распадались. Иногда от испортившегося к тому моменту Tinder переходила к Bumble и Feeld, поскольку контингент там был интеллигентнее. Мой вердикт: в дейтинг-приложениях можно найти приятных и адекватных людей, если постараться.

Все это время я страдала от какого-то невыносимого чувства одиночества, ощущения, что меня никто до конца не понимает. В определенные моменты это сводило меня с ума. Не ощущала себя зависимой от дейтинга — скорее, постоянное использование приложений было следствием того, что потакала навязчивой идее о своем одиночестве. К 25 годам эти переживания сошли на нет: то ли закончился подростковый возраст, то ли я закрыла свои социальные потребности.

Пять лет назад после расставания с девушкой у меня возникла потребность отвлечься. Я зарегистрировался в Tinder и за пару месяцев сходил на 10 встреч (без романтического подтекста) с разными девушками, с кем-то потом виделся еще несколько раз. Встречи были конструктивными, и я завел хоть и поверхностные, но прикольные знакомства: одна девушка рассказывала про жизнь в Японии, другая — про работу в ЦБ.

Наверное, тогда мне стал привычен формат встречи с рандомным человеком. В Москве сделать это легко: можно просто списаться со случайной девушкой, сходить на выставку, в ресторан, на концерт. Однако половой зуд нарастал, и в какой-то момент я устал скрывать, что мне интересны не только светские контакты, хочется добавить романтические нотки. Тогда для меня стало шоком, что можно не просто сходить с девушкой в кино, а еще и после этого с ней переспать, и что вообще-то девушки тоже ищут секс.

Последний период активного дейтинга начался примерно полгода назад: в течении четырех месяцев я сходил на 24 свидания. В профиле писал, что ищу секс, но готов подойти к нему максимально адекватно. По итогу это привело к тем же самым обычным свиданиям с разговорами, посещением новых мест и ресторанов, просто чуть более прямыми в плане продумывания планов и с обсуждением секса как темы для размышления. А он, надо признать, тогда интересовал меня сильно — похоже, что в эту одержимость я канализировал жизненные проблемы. И девушками это определенно считывалось и отталкивало.

Тем не менее я смог выиграть в дейтинг-лотерею, и после некоторых свиданий у меня действительно был секс, причем в разных форматах. В итоге я пришел к выводу, что у меня определенный склад характера, и что бы я ни делал, всегда будет выходить одно и то же: разговоры, разговоры, разговоры. Просто потому что я их люблю и ничего с этим не могу сделать.

Сейчас я не хожу на свидания — я все-таки нашел девушку в приложении. Вспоминая об усилиях, которые я приложил за этот период, понимаю, что не хочу возвращаться в дейтинговый ад. То ли со мной что-то не так, то ли сам формат общения с незнакомыми людьми выматывает, но сейчас мысль о том, чтобы вернуться в дейтинг, меня угнетает. Тогда я явно ждал от случайных знакомств слишком многого и проецировал в дейтинг посторонние вещи. А сейчас понимаю, что откровенно устал от огромного количества контактов с разными людьми.

Близкие отношения предполагают расслабление, доверие, регулярность, стабильность. И может быть фраза «я сгонял на ONS на прошлой неделе» звучит впечатляюще, но в реальности каждая такая встреча отнимает эмоциональные силы и выматывает, и каждая следующая становится все более и более поверхностной. До тех пор, пока ты не перестанешь гоняться за фантомами и примешь, что все это время тебе нужен был один принимающий и понимающий тебя человек.

Tinder посвящают диссертации: психолог Жанетта Парвис в 2017 году писала, что завсегдатаи приложения поведенчески отличаются от тех, кто сидит на сайтах знакомств, не говоря уже о тех, кто вообще не ищет любовь в интернете. По ее мнению, система поощрения в Tinder аналогична той, что можно видеть, например, в игровых автоматах: пользователь не знает, какой из свайпов приведет к образованию пары, при этом потенциальные мэтчи распределены во времени совершенно случайным образом, что мотивирует его листать анкеты дальше.

Интерфейс Tinder играет на нашей биохимической слабости: так, в ответ на социальное признание в форме мэтча — так называемое «социальное поглаживание» — мозг высвобождает дофамин — мощный нейромедиатор, в миру известный как «гормон радости». Парвис уточняет, что ожидание мэтча волнует нашу психику и привлекает дофамин не меньше, чем сам мэтч, а потому запойное листание анкет вполне может выглядеть как зависимость.

Чем еще чреваты дейтинг-приложения? Своими наблюдениями с Super делится магистр психологии и арт-терапевт Екатерина Гудыно: «Вместе с такими "поглаживаниями" человек получает и обратный эффект — разочарование в том, что тебя не выбрали, отсутствие отклика, и как следствие, усиление чувства одиночества, снижение и без того не самой устойчивой самооценки и укрепление зависимости от мнения окружающих».

Кроме того, дейтинг-приложение создает у человека иллюзию нескончаемого выбора партнеров, что также отрывает от реальности. «Даже если человеку понравился кто-то из пользователей, всегда можно "смахнуть" дальше и продолжать сравнивать, пока, как будто бы, не найдется идеал, — продолжает Екатерина. — Такие поиски затягивают, вызывают интерес, но без должного самоконтроля опустошают; в результате разочаровывают в отношениях, людях и представлениях о любви».

Наконец, самый насущный вопрос. Что делать, если дейтинговая ловушка захлопнулась, а вы не в состоянии вырвать себя из макабрического хоровода свайпов? Выход есть. По мнению Екатерины Гудыно, самый лучший помощник в этом деле — осознанность:

• Не стоит радикально удалять у себя все приложения, оставив пустой экран телефона, или ограничивать себя жесткими рамками посещения аккаунта. Такие способы борьбы с зависимостью больше похожи на диету, с которой велик шанс сорваться с еще большими потерями.
• Лучше понаблюдать за собой в процессе использования приложения. Например, спросите себя: «Зачем я здесь? Мне оно сейчас для чего?» Понимание ваших целей значительно упростит процесс использования приложения — вы ищете любовь, дружбу или просто хотите легкого общения?
• Заведите небольшой блокнотик, который могли бы носить с собой, и записывайте свои чувства, мысли, желания, все, что сопровождает вас, особенно когда вас тянет снова зайти в приложение. Что именно запускает этот процесс? Какая потребность? Какие ситуации в жизни?
• Говорите с близкими о том, что чувствуете, что проживаете и с какими сложностями сталкиваетесь. Почувствуйте реальное плечо рядом, не оставайтесь со своими проблемами один на один.
• Если вы чувствуете, что ваша зависимость или зависимость вашего близкого становится серьезной, помощь психолога может быть лучшим решением. Важно быть готовым признать тот момент, когда уже нужна поддержка извне, и не отказываться от нее.

Не лишним в такие моменты будет почувствовать жилку жизни. «Хотя онлайн-знакомства очень удобны, не забывайте, что есть реальный мир. Не игнорируйте возможность встретить кого-то вживую, возможность создать дружеские или романтические отношения за пределами интернета. Помните ту фразу из детского рассказа про светлячка? "А он живой… и светится". Вот так и реальный человек рядом с вами», — резюмирует Екатерина.

Стриптиз с танцовщицами среди гор денег сейчас может казаться приветом из нулевых, но это не так. В России по-прежнему процветают стриптиз-клубы, а их сотрудницы работают по так называемому крейзи-меню — списку дополнительных услуг, в числе которых часто присутствует интим. Super рассказывает историю 21-летней Юлии (имя изменено по просьбе героини), которая проработала официанткой и танцовщицей в стриптиз-клубе год.

В 19 лет я работала официанткой в ресторане и параллельно искала другие способы заработка. Моя знакомая, которая была хостес в одном из стриптиз-клубов, рассказала, что там можно получать по 200–300 тысяч в месяц. В общем, я загорелась идеей и на конкретную должность не метила — хотела просто уже устроиться в клуб кем угодно и поскорее начать зарабатывать.

Сначала я пришла устраиваться танцовщицей туда, где работала знакомая. Я выглядела очень юно, а еще не знала, что во время собеседования надо раздеваться, чтобы менеджер оценил твою фигуру. Это было фиаско: я пришла на встречу в детских трусах — и меня завернули. Впоследствии я пыталась устроиться в другие заведения, но мне везде отказывали. Я небольшого роста с нестандартной фигурой, а в таких местах обычно ценится модельная внешность: длинные ноги, сделанная грудь, подколотые губы.

В итоге меня взяли в один из клубов. Карьера танцовщицы у меня не задалась: я научилась танцевать и общаться с гостями, однако опыт был не самый приятный. Но дело скорее в самом клубе. Условия работы там были, мягко говоря, не очень: например, в зале, где мы работали, по какой-то причине не было отопления. Мы мерзли там в трусах и топике, но никто ничего с этим не делал. Уже после ухода я слышала от бывших коллег истории, как местные охранники избили сотрудниц или менеджер не выплатил деньги.

Я проработала там месяц и перешла в другой клуб. Он оказался натуральным б***шником: нас заставляли ярко краситься и носить белье размером с нитку. Был арт-менеджер — человек, который следит за тем, чтобы все танцовщицы выглядели определенным образом. В нашем было так: трусики — только стринги, кричащий макияж с красными губами и стрелками до ушей, прозрачный лифчик. Менеджер ходила и говорила: «Вы проститутки, а значит, должны выглядеть как проститутки».

Список услуг тоже был сомнительным: для дополнительного заработка нужно было мыться при госте — носить с собой везде тазик и томно натирать себя губкой. Еще была опция выдавить на себя сливки или вылить алкоголь, чтобы гость слизал это с тела. Я таким не занималась, поскольку эти унижения оплачивались несоразмерно. В этом месте меня не устраивали ни подход, ни зарплата, которая была ниже рыночной, и я снова ушла.

Какое-то время в другие клубы меня не брали — говорили, что нужно похудеть. Поэтому я взяла перерыв и работала над своим образом: сделала губы, похудела, купила нормальное белье. Потом снова пришла в заведение, где работала моя знакомая. В этот раз моя внешность понравилась, и меня взяли официанткой — от них не требуют каких-то запредельных параметров.

Я попала в клуб по знакомству, но многие девушки приходили через платформы онлайн-рекрутинга. Там не публикуют объявлений на танцовщицу, чтобы соискательница не поняла, что набор происходит в стриптиз-клуб, но когда ты приходишь, все становится ясно. К тому же на собеседовании менеджер начинает предлагать попробовать потанцевать, упоминает большой заработок — от 500 тысяч рублей. Все потому, что у танцовщиц в таких местах страшная текучка и начальству важно постоянно привлекать новых людей.

В разных клубах разные условия и собеседования: где-то при приеме на работу на тебя смотрят голую, где-то нет. Обычно все рассказывают при трудоустройстве в том числе про наличие интим-услуг. Всем сотрудницам платят за смену, за исключением танцовщиц, которые зарабатывают исключительно чаевыми и дополнительными услугами. В целом в моем клубе, как я сейчас понимаю, были самые адекватные условия по Москве.

При трудоустройстве тебе оформляют карточку с фотографией, которая работает как пропуск. Договор не заключают, но ты все равно предоставляешь свои данные на случай, если сделаешь что-то противозаконное. Правда, на моей памяти такого не было. Как-то раз одна девочка украла деньги у других сотрудниц, но с ней не стали разбираться. Возможно, все было бы иначе, укради она деньги у клуба.

В каждом клубе существует перечень крейзи-услуг, или крейзи меню, — это все, что не входит в оплату по обычной ставке, например приватные танцы или шоу в зале для гостей, интим-услуги. Меню одинаковое для всех сотрудниц, разница в том, что танцовщицы сидят с мужчинами бесплатно, а те, кто работает по ставке (официантки, хостес и барменши), — за плату от клиента. То есть если ты работаешь официанткой и гость хочет с тобой посидеть, ты называешь ему цену и отпрашиваешься у старшего на смене.

Работать с интимом или нет, ты решаешь сама. Можно, например, уединиться с клиентом, но не заниматься с ним сексом — все на усмотрение сотрудницы. Для интима можно остаться в гостинице при клубе или отправиться с мужчиной на выезд: клиент забирает тебя в другое заведение или к себе. При этом с клубом есть договор: ты оказываешь услуги по классике (занимаешься вагинальным сексом. — Прим. ред.). Можно устанавливать цену больше, если клиент хочет что-то нестандартное. Все, что не классика, делится между сотрудницей и клубом поровну. Но многие девочки хитрили, например, просили гостя перевести деньги подруге, чтобы не отдавать заведению крупные суммы.

Перед выходом на смену у тебя проверяют маникюр, педикюр, выбрит ли лобок. Причем все это ты делаешь за свои деньги, клуб ничего не оплачивает. То же самое с анализами на ЗППП — ты не можешь работать по крейзи-меню, если нет справки. Еще покупаешь наряд для выступления. Это удовольствие не из дешевых: стрипы стоят тысяч пятнадцать, сам наряд — по сути, крохотные тряпки из синтетики — порядка пяти. За это, разумеется, тоже платишь ты.

С работы могут выгнать, если внешность не соответствует «стандартам» заведения или просто не нравится арт-менеджеру. У одной моей коллеги была обвисшая грудь, и ей поставили условие: либо она делает операцию, либо уходит в «стоп» — так называют выход в отпуск, вернуться после которого можно за свои деньги. Такие же ультиматумы ставят тем, кто, допустим, набрал вес. В целом ты либо выглядишь молодо и подтянуто и не высказываешь начальству претензий, либо уходишь.

Первое время своей работы я пыталась отвечать на выпады начальства, например, говорила арт-менеджеру, что мне не нравится, как она со мной общается: комментирует мою внешность или настаивает на завивке волос. В ответ на меня просто сыпались штрафы за несоблюдение субординации — обычно на 15 тысяч. В целом штрафы выписывают по поводу и без: опоздал — штраф, не вовремя вышел на сцену — штраф, нагрубил старшему официанту — штраф. Думаю, это естественно, потому что других способов решать вопросы на нелегальных работах просто нет.

Сначала я не соглашалась на крейзи-меню, но потом поняла, что без него просто не смогу зарабатывать. Первое время мне было противно спать с гостями, но со временем тяга к деньгам пересилила отвращение. Я рассуждала так: клиент платит за час секса, сам процесс минут на 15 — мужику за сорок, надолго его не хватит. При этом всегда хитрила: долго мылась, долго раздевалась, затягивала прелюдии. По итогу как-то так и выходило.

Насчет самих клиентов: правила на вход для них везде разные. Обычно на фейсконтроле отсеивают маргиналов, но в дешевых клубах вполне могут пропускать зевак, которые пришли попить пива в баре и посмотреть на голых девочек. В более престижных местах тебя развернут, если на тебе нет пиджака Louis Vuitton. За адекватностью клиентов уже внутри клуба следит охрана. Вход платный. Женщин пускают, только если с ней мужчина. На еду и напитки сумасшедшие наценки — чеки выходят огромными.

Все это не мешает некоторым неадекватам становиться в клубе постоянниками. От встречи с ними спасают внутренние чаты: например, если гость во время секса снимает презерватив или слишком грубо себя ведет, его фотографируют и везде постят. Все начинают иметь это в виду, но начальство с ними ничего не делает. Бывали ситуации, когда девочек насиловали статусные клиенты, но охрана все равно пускала их — постоянники приносят заведению деньги.

Иногда это равнодушие было совсем вопиющим. Например, была ситуация, когда нам неправильно сделали вытяжку: вместо того чтобы дышать свежим воздухом, мы дышали химикатами. У многих работниц были сыпь, боль в горле, кашель, но начальству было плевать. Тебя изнасилуют, нанюхают против твоей воли, снимут презерватив во время секса — всем будет все равно. В подобных заведениях так всегда.

В свой первый выход танцовщицей я очень волновалась. Я не умела работать с гостями и первое время вообще ничего не зарабатывала, меня даже не звали на приватные танцы. Я могла подойти к гостю и сказать что-то типа: «Привет, ты знаешь, какие у нас есть услуги?» Сейчас я понимаю, что это треш: тебя как танцовщицу это очень дешевит. Еще я боялась раздеваться, но со временем ощущение наготы обесценилось — как своей, так и чужой: ты видишь кучу голых тел ежедневно и понимаешь, что всем плевать, голая ты или нет.

Успех в работе зависит от уверенности и внешнего вида. Со временем я приобрела навыки: знала, как флиртовать, какой комплимент сказать, как предложить клиенту дополнительные услуги. Вообще, мужчины приходят в стриптиз-клубы не только за сексом, но и за моральной поддержкой, и тут важно вести себя соответствующим образом. Например, многие клиенты жалуются на свою жену, мол, она пилит, дети достали, никто меня не понимает. Твоя функция тут — его умаслить, сказать, что он самый красивый и распрекрасный. Мужчины понимают, что ты любезничаешь и спишь с ними за деньги, но стараются об этом забыть.

В разных клубах разная целевая аудитория. Нет категорий мужчин, которые ходят в стриптиз-клубы чаще других. Также нет клиентов, которые были бы хуже или лучше в общении, все индивидуально. Впрочем, неадеквата полно: многие клиенты во время секса просят без презерватива, начинают склонять к оральному или анальному проникновению, комментируют внешность. Был один гость, который на меня наваливался, заламывал руки, было больно, хотя я просила его перестать. В конце он остался недоволен и спросил, можно ли вернуть деньги, аргументировав это тем, что я получила удовольствие и кончила, а он нет.

Получить оргазм на работе, разумеется, невозможно: ты делаешь это для заработка, а не для удовольствия. Вообще, секс сильно обесценивается: во-первых, его слишком много, во-вторых, ты перестаешь доверять мужчинам, потому что 90% клиентов — женатые люди, которые изменяют своим женам. Это искажает представление об отношениях. Если начинаешь встречаться, проецируешь на своего парня: думаешь, что он уже тебе изменяет или когда-нибудь обязательно изменит.

На трезвую голову это непросто выдерживать, и многие девочки на такой работе зарабатывают алкогольную или наркотическую зависимость. Несмотря на то что везде стоят камеры, многие работницы, как и гости, употребляют нюхательные ПАВ. При мне была ситуация: клиент, оставшись наедине с девочкой, нанес порошок на пальцы и залез ей во влагалище. Она заснула и с утра ничего не помнила, но клуб отрицал инцидент.

До кризиса в клуб приходило большое количество платежеспособных клиентов. Девочки спокойно зарабатывали по полмиллиона в месяц, не напрягаясь. Накопить на квартиру можно было за год. Приходили гости, которые дарили щедрые подарки, было просто найти папика. Бывали мужчины, которые просто закидывали пол деньгами. Правда, все эти деньги по правилам забирал клуб.

Сейчас зарплата в среднем доходит до 200–300 тысяч. Кто-то может зарабатывать больше, но за счет большого числа дополнительных услуг. Гости стали более требовательны: зажимают деньги и хотят за час успеть все-все-все. Говорят: «А ты за эту сумму без защиты отсосешь? А в попу?» Мы на это всегда отвечали: если хочешь задешево, иди в бордель и найди непроверенную работницу, от которой подцепишь хламидиоз. И многие, кстати, шли. Из-за этого тоже разочаровываешься в мужчинах: после таких походов некоторые заражают своих жен ЗППП.

Я работала год непрерывно, без «стопов», не пропускала смен вообще. Обычно девочки трудятся по два-три месяца, уходят, возвращаются, у меня же передышки не было. В конце концов я стала выгорать: устала от постоянного насилия и объективизации. В один день я просто заплакала прямо во время секса с клиентом: он делал мне кунилингус, и я начала рыдать от того, как мне противно. Сразу после этого я пошла к менеджерам и сказала, что ухожу.

Сейчас я вижу много романтизации такой деятельности — неважно, эскорта или работы в стриптиз-клубе. Слышала от многих: выбрала не тот путь, пошла в офис. Все эти шутки в стиле «кому отсосать за айфон?». Однако никто не говорит о том, что такая работа ведет к плачевным последствиям, как минимум психологическим. Многие женщины приходят в стриптиз-клубы, не понимая, что это не на раз и одним айфоном не ограничится.

Девочки в таких местах страдают депрессией, скачущей самооценкой и многим другим. Ты целиком и полностью зависишь от мужчины: выберет ли он тебя, что о тебе подумает и скажет. Еще у тебя проблемы с отношениями не только из-за сбитого графика, но и из-за порицания обществом: в целом мужчин напрягает, когда девушка работает в стриптизе, и, если это вскрывается, возникает очень много вопросов. Мой парень, например, не знает, кем я работала, я ему не рассказываю.

Также работницы рискуют получить ЗППП — никто не застрахован от недобросовестных клиентов или некачественного презерватива. У моей знакомой из клуба была ситуация, когда презерватив порвался во время секса. Клиенту было плевать, а ей пришлось после смены бежать за таблетками для экстренной контрацепции. И это не говоря о стрессе после таких инцидентов.

Наконец, в клубах происходят полицейские облавы. Если это произойдет, можно получить административное наказание за проституцию (имеется в виду статья 6.11 КоАП РФ. — Прим. ред.). Ты работаешь в постоянном стрессе: тебя оценивают клиенты и арт-менеджер, ты боишься, что твои родные или близкие тебя рассекретят, ждешь, что нагрянут полицейские. Естественно, это не лучшим образом сказывается на психике.

В клубах много женщин без образования из регионов, которым нужно было заработать за короткий срок много денег. При этом они часто попадают в не самые благополучные места. Бывают работницы, которые торчат в клубах по 10 лет: пришли в молодом возрасте, теперь им за 30, они разведены или с детьми. В целом если у тебя нет амбиций, то до 30–35 лет ты так и проработаешь. При этом если ты будешь выглядеть на свой возраст, с тобой распрощаются.

Это похоже на избегание ответственности за свою жизнь: ты приходишь на смену, строишь глазки, ешь роллы, пьешь, получаешь за это денюжку. Девочки не хотят зарабатывать по 60–70 тысяч на рядовых офисных позициях и в итоге просто застревают на такой работе. В том числе из-за постоянно растущих аппетитов: сначала надо купить айфон, потом машину, квартиру — тебе всего становится мало. Каждый раз ты как будто откладываешь свой уход, думаешь, что поработаешь немного и выйдешь в «стоп». Но выходит совсем не так.

Сейчас я работаю в бьюти-сфере, получаю стандартную зарплату и могу сказать: переходить к обычной жизни было непросто. Ты привыкаешь к достатку, к тому, что обедаешь в ресторанах и можешь позволить себе любую вещь. А потом начинается обычная жизнь, метро, скидки, постоянная экономия. Финансовая зависимость сродни наркотической: ты попробовал жизнь, когда можешь позволить себе все что угодно, и не хочешь возвращаться. Многие девочки такого не выдерживают и снова идут в клуб. У меня проскальзывали такие же мысли: иногда я устаю от рутины и думаю, что жизнь — тлен.

Интересно, что женские стриптиз-клубы устроены иначе: интим-услуги на постоянной основе почти никто не оказывает. Бесправие, объективизация и унижения существуют до тех пор, пока мужчины готовы платить за секс. Отчасти это также проблема России: многие парни патриархальны и не научились уважительно относиться к девушкам. Тем более пока такого рода бизнесы остаются нелегальными, их внутренняя кухня не изменится.

«Вашему ребенку осталось всего четыре года» — эти слова Валерия, мама 9-летней Есении, услышала в первый год жизни ее, казалось бы, абсолютно здоровой дочери. Из-за болезни Тея-Сакса — редкого генетического заболевания, связанного с нарушением обмена веществ, девочка постепенно теряет зрение, слух и возможность ходить. Как маме Есении удалось продлить жизнь своего ребенку и обрести веру в лучшее — в ее монологе.

Есения появилась на свет с помощью ЭКО. Когда ей исполнилось полгода, мне начали сниться кошмары, что она тяжело больна. В городской поликлинике в Краснодарском крае мне сказали, что я сумасшедшая: у меня здоровый ребенок и переживать не о чем. Это было правдой, до 7 месяцев Есения была абсолютно здорова.

Однако со временем мои худшие опасения начали подтверждаться. Я стала замечать, как Есения теряет навыки: она не могла переворачиваться, принимать устойчивое положение. В десять с половиной месяцев дочка заболела гриппом, при засыпании у нее тряслась рука. Нас положили в неврологическое отделение в Краснодаре. Выписанные препараты не помогали, и врачи все никак не могли сказать, что происходит с моим ребенком.

Наконец я решила отправиться с Есенией в Москву, чтобы мы смогли полностью сдать все анализы. Спустя еще месяц мне позвонила врач из медико-генетического центра и сообщила, что Есении поставили диагноз: болезнь Тея-Сакса, или ганглиозидоз (редкое генетическое заболевание, которое поражает нервную систему — спинной и головной мозг. Характеризуется разрушением нервных клеток и постепенно приводит к слепоте, глухоте, потере психических и физических функций. — Прим. ред.).

В России болезнь диагностирована всего у пары десятков детей, моя дочь среди них самая старшая. Оказалось, что мы, родители Есении, являемся носителями дефектного гена. Но ни у меня, ни у мужа в роду не было детей с таким диагнозом. Есения стала первой.

Когда Есении исполнилось два года, я поняла, что не могу обеспечивать ей качественный уход в родном городе — там просто не было нужных нам врачей. У дочери регулярно поднималась температура, были проблемы с дыханием из-за развившейся пневмонии — какое-то время Есения дышала с помощью респиратора, очень плохо ела. Доктора в Краснодаре говорили, что ей осталось жить максимум четыре года. Но я не планировала сдаваться.

По счастливому стечению обстоятельств я нашла помощь, благодаря которой нам с Есенией удалось переехать в Москву и получать лечение там. Лечиться за свои деньги было тяжело: один только вызов медработника на дом для уколов или капельницы стоит от 5 тысяч рублей. Я не могла работать, поскольку 24 часа в сутки находилась рядом с дочерью.

Незадолго до переезда в Москву врачи спасли Есению от последствий пневмонии и установили назогастральный зонд. Это были доктора Российской детской клинической больницы — они месяц боролись за жизнь моего ребенка. После этого одна из врачей решила продолжить работу с нами безвозмездно: учила меня ухаживать за Есенией, правильно кормить. Мы общаемся до сих пор.

В Москве мы жили то в одной квартире, то в другой: я снимала жилье посуточно. С ребенком на руках я искала квартиры недалеко от реабилитационного центра, в котором Есения проходила лечение. Так я старалась экономить, не переплачивая за месячную аренду.

Сейчас у Есении нет эпилептических приступов. Это нехарактерно для детей с ее диагнозом: обычно они страдают неврологической симптоматикой. Неизвестно, что именно помогло: возможно, все лечение просто сработало в комплексе.

В 2017 году со мной связался Детский хоспис «Дом с маяком». Первое время я отказывалась от помощи, однако сотрудники настояли, что есть смысл попробовать. Тогда я согласилась и с тех пор ни разу не пожалела. Фонд научил нас заново жить, радуясь каждому дню.

Долгое время Есения не могла есть смеси: беспокоили несварение и частая тошнота. Постепенно нам подобрали лечебное питание — сухую смесь, которую Есения ест уже несколько лет. Питаться самостоятельно она не может, поэтому я кормлю ее через гастростомическую трубку (изделие устанавливают в стенке желудка для поступления пищи в организм. — Прим. ред.).

Два раза в неделю хоспис отправляет к нам няню. К нам домой приезжает специально обученный человек, который проводит время с ребенком: гуляет с Есенией, купает ее, слушает с ней музыку. В Москве помощь няни стоит от 650 рублей в час, так что я благодарна «Дому с маяком» за помощь. Я могу выйти в магазин и в целом уделить время себе: недавно я записалась на танцы на пилоне и на растяжку, а в скором времени хочу начать учиться на визажиста.

Сейчас Есения не страдает вирусными заболеваниями легких в том числе благодаря врачам «Дома с маяком». Медсестры и терапевты хосписа следят за уровнем кислорода в ее организме и предпринимают меры при малейших изменениях. Также хоспис помогает правильно оформлять документы, чтобы получить компенсацию от государства за лекарства, медицинское оборудование и расходные материалы к нему.

Сейчас у Есении развилась мочекаменная болезнь: в мочевом пузыре скопилось большое количество песка и ей очень больно ходить в туалет. Есения нервничает, и на этом фоне начинаются дистонические атаки (расстройство мышечных сокращений, выражающееся в неконтролируемых спазмах. — Прим. ред.).

Есению успокаивают музыка и мой голос, когда я читаю ей сказки. Больше всего ей нравится гулять — в хорошую погоду мы можем проводить по полдня на улице. Но в последнее время мешает размер коляски, в которой ей неудобно: из-за прогрессирующего сколиоза у Есении деформируется грудная клетка.

Чтобы проблемы с позвоночником не усугублялись, требуется ортопедическая опора, которая учитывала бы анатомические особенности ребенка. Так Есения сможет наслаждаться прогулками. Пока мы не можем позволить себе такое ортопедическое изделие из-за неподъемной стоимости.

Мы никогда не просыпаемся с плохим настроением. Да, мой ребенок не может смеяться, бегать, демонстрировать успехи, как другие дети. Но от этого она не становится нелюбимой. Есения дарит тепло и ласку — это не описать словами. Счастье — это каждый миг, который мы проводим вместе с ней.

Если бы мне дали возможность повернуть время вспять, я бы не стала ничего менять. Я не считаю себя несчастной, мыслей о том, что меня обидела судьба, не возникает. Я счастлива, что моя дочь со мной. Она будет со мной столько, сколько захочет и сколько выберет.

Сейчас Есении требуется специальная ортопедическая опора для коляски, которая изготавливается индивидуально по слепку туловища. Ее стоимость составляет 225 060 рублей.

Если вы хотите помочь Есении, сделайте пожертвование любым удобным для вас способом по ссылке или отправьте СМС с текстом «Хоспис» и любой суммой — например, «Хоспис 200» — на номер 1200. Отправьте также подтверждающее сообщение о платеже, если ваш мобильный оператор его запросит, иначе ваша помощь не дойдет.

Социальная реклама. Благотворительный фонд «Дом с маяком». ОГРН 1187700006614, Адрес: 105062, г. Москва, ул. Покровка, д. 25, стр. 2, кв. 7.

Erid: 2VtzqwsKujB

16+

Термин «семейный киднеппинг» (обозначает ситуацию, когда один из родителей похищает ребенка) новый для России. Этого понятия нет в законодательстве, что не позволяет пострадавшему родителю добиться справедливости и вернуть ребенка юридическими средствами. Героиня нашего материала Мария Корябкина боролась за своего сына Даню почти два года. Мальчик был похищен отцом и вернулся к ней летом 2023 года, но ненадолго: в июле его вновь незаконно забрали вопреки решению суда. Super записал ее монолог.

5 июля этого года мы с Даней шли в поликлинику в Королеве. Видимо, все это время за нами наблюдали. Когда сзади подбежала Наталья Петровна — мать моего бывшего мужа, которая играет не последнюю роль в нашей истории, я поняла, что она хочет не просто поздороваться. Наталья Петровна начала выхватывать у меня Даню. Внезапно рядом оказались 10 незнакомых человек. Пока Наталья Петровна кричала, что я наркоманка, нахожусь в розыске и незаконно удерживаю сына без постановления суда, они ее подбадривали.

Потом кто-то из «группы поддержки» вызвал скорую помощь, полицию и ПДН (подразделение по делам несовершеннолетних. — Прим. ред.), позвонили моему бывшему мужу Андрею. Когда сотрудники прибыли на место, я объяснила им, что Даня — мой сын, предоставила все документы, из которых следует, что ребенок по решению суда проживает со мной и может видеться с отцом только в моем присутствии. Приехавший Андрей быстро взял Даню на руки, посадил к себе в машину и не подпускал меня к сыну.

Сотрудница ПДН попросила Андрея пересесть с Даней к ней в машину, чтобы мы вместе поехали в отдел полиции, но мой бывший муж отказался. Я пыталась настоять: объяснила, что Андрей сейчас снова увезет в неизвестном направлении сына, которого я искала два последних года. Сотрудница сказала, что он пообещал ей приехать с ребенком. Разумеется, в отдел Андрей прибыл без Дани. На мой вопрос, где мне теперь искать сына, сотрудница не ответила. Она вообще отказалась комментировать свое решение отпустить Даню с отцом вопреки решению суда.

Сейчас я не знаю, где находится Даня. Андрей и его мать не выходят на связь: не берут трубки, не отвечают на сообщения в мессенджерах — точно так же они вели себя, когда забрали ребенка в первый раз.

С Андреем мы познакомились летом 2016 года в соцсетях. Он очень активно себя вел: звал на свидания, кататься на велосипедах, гулять на ВДНХ. Сначала я отнеслась к этому без энтузиазма, он вообще не вписывался в мой типаж. Но потом что-то пошло не по плану: Андрей красиво за мной ухаживал, познакомил меня со своей мамой Натальей Петровной. Уже осенью мы расписались.

Для Андрея это был второй брак. Когда его первая жена забеременела, он сразу ушел из семьи, якобы заподозрив, что ребенок не от него. Девушка родила сына, провели тест ДНК, который подтвердил отцовство. Андрей выплачивает алименты, но мальчика — ему сейчас около 11 лет — ни разу не видел. Когда мы только начали встречаться, его бывшая супруга нашла мой номер и позвонила. Она хотела меня предупредить: говорила, что Андрей агрессивен и бил ее во время беременности, его мать на нее бросалась. Мы общались по громкой связи, поэтому Андрей слышал весь разговор и в конце агрессивно попросил бывшую супругу оставить нас в покое. Тогда я не придала значения ее словам — была в розовых очках.

В декабре 2016 года я сообщила Андрею о своей беременности. Он мечтал о ребенке и был очень счастлив, Наталья Петровна тоже растрогалась до слез. Вместе с моей беременностью начались проблемы. Когда мы с Андреем только съехались, его мать пыталась лезть в нашу жизнь: у нее были ключи от нашей квартиры, куда она спокойно приходила, проверяла холодильник и шкафы. Сначала Андрей одергивал ее и просил не вмешиваться, но во время беременности все изменилось.

Он стал более эмоционально на все реагировать, повышал тон. Когда я говорила, что Наталья Петровна снова приходила с «проверкой» и заявляла: «Я Андрюше супчик не так готовлю», он начинал агрессировать и обвинять в том, что я придираюсь. После рождения Дани ситуация стала хуже: Андрей не мог разрешить конфликт словами и поднимал на меня руку. Ему не нравилось, что я рано вышла на работу — тогда я работала консультантом по питанию и проводила тренировки, стала более самостоятельной, начала зарабатывать.

Андрея и Наталью Петровну устраивало, когда я была удобной. Тогда свекровь уже в открытую мне заявляла: «Ты стала слишком свободной. Себе время уделяешь, а должна дома сидеть». С Андреем было все труднее общаться, побои становились сильнее. 1 декабря 2019 года он избил меня на глазах у сына. Приехавшие на мой вызов полицейские не стали вмешиваться — аргументировали тем, что это семейные дела. Я забрала Даню и ушла, а в январе 2020 года подала на развод.

Первое время место жительства сына не обсуждалось: он жил со мной, два-три дня в неделю проводил с Андреем, мы в равных долях оплачивали частный детсад. Еще до начала бракоразводного процесса муж пытался меня вернуть. Мы встретились за кофе, начали общаться. Я сказала: «Андрей, с твоей стороны было физическое насилие. Это ненормально», на что он мне ответил: «Я тебя даже пальцем не тронул». Я-то думала, что он признает ошибку: предлагала ему взять паузу, пойти к семейному психологу, но нам не удалось договориться. Примерно спустя неделю после этой встречи я подала на развод. Андрей нашел адвоката и подал встречный иск с требованием, чтобы Даня проживал с ним.

На заседаниях он апеллировал к тому, что я не могу создать хорошие условия для воспитания Дани якобы потому, что живу на съемной квартире. В итоге я купила квартиру, ему стало нечем крыть. Он заявлял, что я безработная, — на это я предоставила суду все необходимые документы с работы. В сентябре 2020 года постановили, что Даня будет проживать со мной до вступления в силу решения суда. Я не препятствовала его общению с Андреем, которому разрешалось забирать сына по выходным.

Мы воспитывали Даню на равных условиях, пока Андрей не перестал возвращать его после выходных. Я обращалась в полицию и вызывала сотрудников КДН (комиссия по делам несовершеннолетних и защите их прав. — Прим. ред.) и ПДН, чтобы вернуть сына. В то же время Андрей обращался в частные компании для проведения психологических экспертиз, якобы чтобы понять, с кем хочет жить ребенок. Уже позднее, когда я общалась с девочками, чьи бывшие мужья похищали детей, в их историях фигурировали те же самые конторы. В нашем случае сотрудники компаний пришли к выводу, что Андрей отличный отец, а я опасна для ребенка. Они писали, что я подсознательно не люблю Даню, потому что мечтала о дочери. Да и вообще, у ребенка пропадает потребность в матери после двух месяцев грудного вскармливания.

В ноябре 2020 года Королевский областной суд расторг наш брак и на основании тех самых экспертиз вынес решение, что Даня будет жить с Андреем. Я подала апелляцию. Дело рассматривал уже Московский областной суд, который в апреле 2021 года оставил решение без изменений, но я решила его обжаловать. Все это время Даня жил со мной. Муж затих, не приезжал его навещать и не отвечал на мои сообщения. Так продолжалось до 14 июля 2021 года, когда Андрей вышел со мной на связь и решил встретиться.

Все происходило на улице: мы с Андреем сели общаться, я предложила урегулировать проблему мирным путем, чтобы в равной степени воспитывать Даню и проводить с ним время. Андрей не согласился, схватил сына и повел его к своей машине, где сидела его мама и незнакомые мне люди. Он затолкнул Даню в машину, я попыталась этому воспрепятствовать. В этот момент Андрей достал перцовый баллончик и распылил его мне в глаза

На мои крики о помощи прибежали девушка, жившая поблизости, и сотрудник местной подземной парковки. Они вызвали скорую и полицию, но Андрей успел увезти Даню. Меня забрали в больницу с ожогом роговицы. Я подала заявление, чтобы привлечь мужа к ответственности: приложила справки из больницы, показания свидетелей, записи с камер видеонаблюдения.

Полиция изучила документы и не нашла состава преступления. По их мнению, я не получила травм, на основании которых можно было бы привлечь Андрея к ответственности по 115 статье УК РФ, хотя по справкам мое зрение упало на 10%, были ожоги слизистой и кожи. Прокуратура несколько раз отправляла дело на дополнительную проверку. Вся эта волокита тянулась ровно два года — ровно столько нужно, чтобы у дела истек срок давности.

22 сентября 2021 года кассационный суд отменил решение Московского областного суда о проживании Дани с отцом, дело отправили на пересмотр. Действующим осталось решение Королевского суда: сын должен жить со мной и видеться с отцом по выходным. Андрей не выполнял этих условий. Год и 11 месяцев Даня прожил с ним. Я пыталась вернуть ребенка и с трудом добивалась встреч.

Почти за два года я видела Даню около восьми раз по 10–20 минут. Встречи проходили в квартире бывшего мужа, где сидела охрана и велась видеосъемка. Мне запрещали трогать сына, а он тянулся ко мне и просил, чтобы я осталась, погуляла с ним, уложила спать. В ответ его отец и бабушка, которые знали, что я все фиксирую, говорили: «Мама тебя бросила! Скажи, чтобы она ушла, она тебе не нужна».

17 ноября 2021 года кассационный суд назначил еще одну психологическую экспертизу, на этот раз в государственном учреждении — научном центре Сербского. Восемь часов с нами общались психологи и психиатры, которые выявили, что Даня находится у отца вынужденно, а он вместе с Натальей Петровной сформировал у ребенка негативное отношение ко мне. На экспертизе сын сказал специалистам, что «маме нельзя с ним видеться, потому что она его украдет». Когда психолог спросил: «Мама когда-то делала такое?», сын ответил: «Нет, это папа меня украл».

По результатам экспертизы в центре Сербского суд постановил, что Даня будет жить со мной. Заседание состоялось 3 апреля 2023 года. Когда судья огласил решение, Андрей и Нина Петровна закричали: «Мы не отдадим ребенка! Он наш!» После заседания они продолжали скрывать Даню. Мне удалось забрать его только в июне благодаря соцсетям, где я рассказывала о происходящем. Люди до этого писали мне, что видели в Королеве и близких к нему городах похожего на Даню мальчика, но ничего не подтверждалось.

14 июня 2023 года мне написала молодая семейная пара из Волоколамска, которая давно следила за нашей историей в Сети: сказали, что видели похожего мальчика в своем районе на улице Свободы, скинули фотографии. Это был Даня, на нем была та же одежда, что и два года назад. Я сразу рванула по этому адресу. Когда приехала, увидела сына. Он катался на самокате, отца с ним не было, метрах в 20–30 шла Наталья Петровна. Я взяла его на руки, посадила в машину, и мы уехали домой.

После этого Андрей написал на меня заявление, в котором утверждал, что я избила его мать, к которой я даже не прикасалась, и что я якобы похитила ребенка — забрала его без решения суда. Я сразу предоставила сотрудникам Королева и Волоколамска необходимые документы и подтвердила, что забрала Даню на законных основаниях. Больше ко мне вопросов не было.

После возвращения Дани мы вместе поехали в отпуск на море. За время похищения сын сильно изменился. Иногда у меня возникало ощущение, что я родила его заново и узнаю с нуля. Все происходящее оставило на нем заметный отпечаток: Даня стал тревожнее и за три недели, что мы были вместе, практически не отходил от меня. Как родитель я сделала много шагов для урегулирования конфликта с бывшим мужем: обращалась в инстанции, чтобы выстроить диалог и прекратить разбирательства ради ребенка, но Андрей отказывается идти на мировую.

5 июля 2023 года он снова похитил Даню. Я не знаю, чем руководствуется Андрей. Недавно мне писала его бывшая коллега: сказала, что зашла на его страницу во ВКонтакте, а там вся стена в постах сообщества «Мужской путь». Я общалась с бывшей женой основателя движения Андрея Брезгина, который устроил похищение их общей дочери. В своих постах Брезгин рассказывает, что матери опасны, им нельзя находиться с детьми. Судя по всему, отец Дани даже не скрывает, что поддерживает идеологию «Мужского пути».

Комментарий Super: Андрей Брезгин — основатель организации «Мужской путь», которая проповедует «умеренный консерватизм». Адепты движения выступают за патриархальную модель семьи и против феминизма, закона о домашнем насилии и абортов. Брезгин также стал фигурантом дела о похищении ребенка: после развода в июле 2021 года он без ведома бывшей жены забрал их общую дочь Варю — по решению суда она должна была проживать с матерью. Спустя почти год поисков девочку сочли убитой, но летом 2022 года нашли живой и вернули матери.

После второго похищения Дани я написала в полицию, прокуратуру, Следственный комитет, опеку и КДН. Сейчас Андрей осознанно не исполняет решение суда, и за это его можно привлечь к ответственности. Это не моя прихоть, все по закону. Инстанции подтверждают факт неисполнения решения суда, нарушение прав и интересов ребенка, но касаемо поисков моего сына твердят одно: «Пишите заявление на розыск». Я это сделала, но местонахождение Дани все еще неизвестно. Я продолжаю поиски сына и пытаюсь предать огласке происходящее, потому что не могу молчать. Это продолжается уже два года и становится только хуже — в первую очередь для ребенка.

Процент религиозных россиян падает: с 2017 по 2021 год число атеистов выросло практически вдвое. Эта тенденция характерна не только для России. Некоторые исследователи считают, что с 2007 года во всем мире снижается уровень религиозности. На этом фоне отдельно стоят истории тех, кто заинтересовался религией и вошел в конфессию в зрелости. Super поговорил с людьми, которые начали верить во взрослом возрасте.

Я рос в нерелигиозной русскоязычной семье смешанного происхождения — узбекско-татарско-уйгурской. Мы называли себя мусульманами, но на Пасху красили яйца. Помню, как мама рассказывала мне, что Иисус — сын божий, а еще что-то про Троицу. Понятно, что это сугубо христианские постулаты, которые никак не связаны с исламом. Папа был математиком, но увлекался философией и даже переводил на узбекский язык работы Фридриха Ницше (немецкий философ ХХ века. — Прим. ред.).

Не могу сказать, что пришел к мысли, что Бог есть, в результате размышлений. Это убеждение было у меня всегда, думаю, в каком-то смысле оно естественно для человека. Лет в 12 я начал увлекаться физикой и читал большое количество научпопа по теме. Постепенно у меня стало обостряться ощущение того, что в мире существуют упорядоченность и гармония, которое рифмовалось с идеей Бога. Я знал, что в мире должно существовать разумное начало.

В более старшем возрасте я заинтересовался уже философией, прочел «Размышления первой философии» Рене Декарта (французский философ и математик XVII века. — Прим. ред.), где тот приводит свою версию доказательства существования Бога. Идея о том, что весь мир может быть иллюзорным (приведена в «Размышлениях о первой философии». — Прим. ред.), меня сильно впечатлила. Я думал о том, какой аргумент можно этому противопоставить. Так я наткнулся на текст, в котором говорилось о том, что в древних исламских текстах есть указания на вещи, которые наука открыла лишь века спустя.

Это подтолкнуло меня к изучению ислама. При непредвзятом взгляде от него исходило ощущение общей разумности и логичности. Я чувствовал, что столкнулся со знамением, казалось, что меня что-то ведет. В один момент я понял, что ислам — это истинная религия. Эта мысль, как и убеждение в существовании Бога, не следовала из конкретных аргументов — человеческая речь всегда содержит неполноту, а любые возможные доказательства ограничены языком. Она переживалась как данность.

Средневековый богослов Ибн Таймия писал, что существование Бога более очевидно, чем математические истины, например, что дважды два равно четырем. Это фундаментальное знание, на основании которого мы постигаем мир, но во многих людях оно существует в неявном виде. У Ибн Таймии также есть сравнение знамений, то есть аятов, которые указывают на истинность ислама, со светом солнца, который попадает на сетчатку: мы сразу понимаем, что это свет солнца, без дополнительной рефлексии, минуя словесную часть.

Я не отношу себя ни к суннитам, ни к шиитам — не мыслю себя в рамках этих категорий. Когда я вошел в ислам, я не ассоциировал себя с каким-либо комьюнити, но для меня было очевидно, что Бог един и что только он достоин поклонения. Поэтому постигать истину я стал посредством людей, которые наиболее ясно выражали идеи единобожия и необходимости поклонения одному Богу. У суннитов эта необходимость четче выражена, некоторые представители шиитов в молитвах взывают к мертвым людям. Это, на мой взгляд, не имеет никакого отношения к исламу.

В исламе есть пять столпов: иман — вера в Аллаха, ангелов, писание пророка, Судный день; намаз пять раз в день; закят — пожертвование в пользу нуждающихся, которое выплачивается один раз в год способными мусульманами; шавваль — пост в месяц Рамадан; хадж — совершить один раз в жизни паломничество в Мекку. Я стал соблюдать не сразу, иногда это было непросто из-за особенностей моей психики: у меня пограничное расстройство личности.

Самые обязательные вещи для соблюдения внутри столпов, но иногда по обстоятельствам могут возникать другие. Допустим, если у человека есть старые родители, он должен уделять им внимание. Есть и желательные вещи, например, пожертвования малоимущим, которые могут помочь заработать награду в Судный день. Вообще, ислам очень практичная религия в плане следования: свинина запрещена, но если человек голодает, он может ее есть. Можно объединять пятикратные молитвы, если ты испытываешь затруднения, например, в путешествии. Аллах любит облегчения и не возлагает на человека обязанностей выше его возможностей.

Вдумчивое погружение в ислам дает успокоение. Ты понимаешь, что лист с дерева не может упасть без позволения Бога. Как говорится в одном хадисе (предание о словах и действиях пророка Мухаммеда. — Прим. ред.), «если все люди соберутся вместе, чтобы сделать для тебя что-нибудь полезное, они принесут тебе пользу лишь в том, что было предопределено тебе Аллахом». Это предопределение позволяет побороть ресентимент по отношению к происходящему. Вместо того чтобы погружаться в мысли о том, что все могло быть по-другому, ты понимаешь, что находишься на своем месте.

«Разве не поминанием Аллаха утешаются сердца?» (Коран 13:28). Все предметы этого мира, творения и материальные блага ограничены и не дают полного удовлетворения. Человек, который привязывается к вещам, не найдет в них успокоения. Человек, который поклоняется единому Богу, связывает себя с Творцом, который не ограничен ничем. Он устремляется к совершенному объекту, который не имеет недостатков.

Я родился и вырос в неверующей семье. Мать была в детстве крещена в армянской церкви, но в церковь не ходила и праздники не отмечала, отец в принципе религией не интересовался. Самого меня крестили в РПЦ в 4 года. Потом я, наверное, раза три бывал в церкви, однако полностью не выстаивал службу ни разу. Дальше начался подростковый возраст, увлечение неформальной музыкой, контркультурой. Религия стала восприниматься в моем сознании враждебно, как что-то, созданное для управления людьми.

Заинтересовался религией я лет в 20 под влиянием только-только набирающего популярность во «ВКонтакте» паблика «Под корень» и еще не такого известного в России православного журнала Death to the world. Идея, что вера является ультимативным выражением протеста против всего, что дорого современному миру с обществом потребления, очень импонировала мне как неформалу. Антипатия к религии сменилась на умеренное уважение. Я начал симпатизировать старообрядчеству как наиболее консервативному и «неотмирному» варианту православия. Потом еще несколько лет я «уважал» верующих, интересовался культурным аспектом веры, традициями, но дальше этого не заходило.

Настоящий приход к вере у меня, как, наверное, и у многих, стал результатом осознания своего места в мире и беспомощности перед лицом страстей, невозможности самостоятельно исправить свою жизнь, на тот момент сильно пошедшую под откос из-за злоупотребления алкоголем и разгульного образа жизни. «Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю» (Рим. 7:19).

В 23 года я начал ходить в лютеранскую церковь. Для человека европейского мышления это самый щадящий путь воцерковления. В лютеранской церкви есть некий индивидуализм: частной исповеди нет, люди просто приходят на службу, слушают проповеди, никто никого ни о чем не расспрашивает. Это мне и было нужно: раскрывать попу свои похождения с момента крещения для человека светского очень тяжело. Первый год я почти ни с кем не общался, потом потихоньку начал вливаться в небольшую общину, познакомился с несколькими прихожанами.

Спустя какое-то время меня конфирмировали (аналог миропомазания у католиков и лютеран, своего рода вступление в общину). Проведя там около двух лет, все больше узнавая об истории Церкви, погружаясь в богословие и не находя в лютеранстве той богословской глубины, которая была обозначена лютеранскими символическими книгами, а также в поиске рычагов для практического исправления собственной жизни (посты, молитвенные правила и прочее) я решил уйти в старообрядчество. Сейчас уже более 5 лет я являюсь прихожанином единоверческого прихода (старообрядцы в общении с РПЦ).

Когда человек начинает верить, он начинает болеть неофитством, этаким религиозным максимализмом. Первое время я был резко против празднования Нового года, дней рождений, постился до упаду. Со временем это все прошло во многом благодаря тому, что я нашел здравого духовного отца. Прошла и идеализация церковной организации и священства: неадекватных людей в рясах у нас более чем достаточно. К сожалению, религия в принципе притягивает психически неуравновешенных людей, и таких среди попов и мирян очень и очень много. Разница только в том, что на любой светской работе таких людей бы уволили, а у нас могут объявить духоносными и прозорливыми старцами.

Сейчас я стараюсь ходить в церковь каждое воскресенье, пою, читаю по мере способностей. Моя жизнь подчинена годовому богослужебному кругу, я стараюсь не слушать музыку, не развлекаться в пост или постные дни, по мере сил соблюдаю и пищевые ограничения. Круг моего общения состоит по большей части из церковных людей. Думаю, что вера помогла мне стать счастливым. Не могу сказать, что я счастлив буквально всегда, но осознание своей слабости и неспособности побороть страсти в одиночку избавляет, во-первых, от излишней гордости, а во-вторых, от страха потерпеть неудачу или допустить ошибку. Вера учит находить божий промысел в мелочах и радоваться тому, что имеешь.

Многие могут не согласиться, но, как по мне, иррациональность — одно из доказательств истинности христианства в целом и православия в частности. Как рационально можно объяснить догмат о Троице? Никак, а это суть христианства. Считаю, что для веры нужна личная встреча с Богом, личный опыт. Этот опыт может также состояться посредством чтения Евангелия. Для меня в свое время было открытием то, что там написано и как сильно это резонирует с моими ощущениями.

Рациональные доказательства, конечно, могут помочь найти правильный путь, но тут нужно признать, что католицизм и ислам намного более рациональные и последовательные религии. Однако должен ли Бог подчиняться человеческой логике? Отвечу известной фразой, приписываемой одному из самых значимых раннехристианских богословов: «Верую, ибо абсурдно».

Моя семья никогда не была религиозной, а о своем еврейском происхождении я узнала в 23 года случайно: пила кофе со знакомой, у которой есть корни. Она рассказала, что Израиль организует бесплатные поездки для молодежи. Эта национальная идея меня восхитила, я поделилась эмоциями с мамой. Так выяснилось, что моя прабабушка была чистокровной еврейкой.

Спустя какое-то время я поехала по этой программе, а по возвращении пыталась сама разбираться в теме. В итоге узнала, что существуют молодежные общины. Я социолог и тогда как раз писала диплом на тему одиночества молодых людей в большом городе. Думаю, отчасти это чувство и привело меня в общину.

Еврейская традиция неразрывно связана с религией, поэтому одновременно с еврейской мудростью в общине затрагивались религиозные аспекты. Я вошла в иудаизм в 24 года, в 25 вышла замуж и начала соблюдать уже серьезно. С мужем мы, кстати, познакомились через шидух — традиционный еврейский метод знакомства для людей, которые хотят создать семью.

Это выглядит так: сначала ты заполняешь анкеты, потом специально обученный человек — шадханит — подбирает тебе потенциального жениха или невесту, и ты решаешь, готов ли к встрече. Проходит ряд свиданий, и в конце вы обоюдно решаете, быть свадьбе или нет. Считаю, что это очень крутая тема: во-первых, есть посредник, через которого ты всегда можешь мягко отказать, во-вторых, происходит некоторая фильтрация. То есть ты не тратишь время на людей, которые могут оказаться непорядочными.

Сейчас я делаю свои первые шаги в соблюдении — в иудаизме верующему человеку всегда есть к чему стремиться. Все заповеди, даже самые на первый взгляд незначительные, например запрет на отрывание туалетной бумаги в шаббат, для соблюдающего человека одинаковы по своей важности. При этом уровней соблюдения в иудаизме много. Есть минимальный, а есть отдельные группы людей, которые устрожают для себя писание, то есть выводят ограждения к заповедям, чтобы точно их не нарушить.

Религия занимает большую часть моей жизни, каждый день неразрывно связан с соблюдением заповедей. Сейчас я соблюдаю законы семейной чистоты — это запрет на определенные взаимодействия между мужем и женой, когда у женщины менструация. Также мы с мужем соблюдаем кашрут — требования к пище — и цдаку — отделение от своих доходов 10% на благотворительность. И, конечно, шаббат: в седьмой день иудейской недели не работаем, никуда не ездим, не расплачиваемся, не готовим, не убираемся дома.

Шаббаты очень мне помогли: я стала менее тревожной и депрессивной. Например, раньше я работала на себя и периодически чувствовала вину, если бездельничала. Потом стала изучать тему дофаминового голодания и время от времени практиковать цифровой детокс. Когда узнала о шаббатах, удивилась: евреи знали о важности отдыха еще четыре тысячи лет назад! И зачем тогда своими силами идти к мудрости, если можно почерпнуть ее у древних?

Также иудаизм очень рациональный: тебе не говорят, мол, иди и делай вот так, потому что так надо. Каждая заповедь рационализируется, ей ищется подкрепление и объяснение из Торы. Система обучения в иудаизме очень последовательная: есть Талмуды — книги, в которых мудрецы комментируют заповеди, объясняют их и аргументируют. И ты изучаешь все это, чтобы понять, что та или иная вещь значит в Торе. Когда я начала погружаться в иудаизм, это было для меня шоком: научный метод в той же социологии, например, основан абсолютно на той же системе.

Религиозный человек относится к негативным событиям спокойно, потому что понимает, что в этом замысел Всевышнего. Я смотрю на свою сестру, которая работает и думает, что все зависит от нее, страдая, и сравниваю это с тем, как преобразились я и мое мироощущение. Иудеи работают без напряжения, по ходу открывая для себя возможности — двери, через которые Всевышний может послать парнасу, то есть материальное благополучие. Когда со мной происходит что-то негативное, я думаю, что это не просто так: если сейчас мы не видим в происходящем положительного смысла, это не значит, что его нет.