Исповедь бывшей секс-работницы — о жизни в глубинке, зависимости и домашнем насилии

Героиня нашего материала — 35-летняя Галина — родилась и выросла в городе Валуйки Белгородской области. Из-за близости украинской границы там часто бывают прилеты, но местные не стремятся уехать из города. Галина, прожив несколько лет в Москве, тоже вернулась обратно, оставив в прошлом секс-работу и наркотическую зависимость. Super записал ее историю.

В моей семье, как и во многих других, вышло так, что один ребенок был любимым, а другой — нет. На мой взгляд, многие браки заключаются не по любви, а по «залету»: в итоге женщины не любят своих мужей, рожают ненужных детей. Мать ненавидит меня с детства, потому что я похожа на ее свекровь — мою бабушку со стороны отца. Мама искренне думает, что именно из-за бабушки у нее не сложилась жизнь: она не смогла жить в Курске, поэтому вместе с папой уехала в Валуйки (город в Белгородской области. — Прим. ред.) и купила дом-развалюху, где я выросла.

Мы выживали как на сибирской заимке. В 1995 году, когда мне исполнилось 6 лет, родился мой младший брат. Я видела, как он появился на свет: скорая помощь застряла в дороге из-за метели, мать родила на диване, все вокруг было в крови. Позднее у меня появилась сестра. Они с братом погодки, всегда поддерживали друг друга, мать на них не срывалась — вся ее хтоническая злоба и ненависть за неустроенную жизнь доставалась мне.

Между собой родители тоже постоянно ругались, но не разводились. Им просто некуда было деваться: в деревне они были вынуждены держаться друг за друга, иначе тут не выжить — это не город, а замкнутая биосистема. Главным абьюзером в семье была мама: она психологически задавила отца. Когда я росла, мать постоянно бросалась на него и никогда не получала отпор: папа привык терпеть и не поднимал на нее руку.

Детства у меня почти не было. Я помогала по хозяйству и с младшими детьми, ходила в школу. В Валуйках у молодежи мало перспектив, из учебных заведений — три колледжа: «медуля», «педуля» и бурса (медицинский колледж, педагогический колледж и профессиональное училище. — Прим. ред.). После школы я поступила в «педулю», затем — в Белгородский педагогический институт на заочку. У меня были хорошие отношения с хозяйкой квартиры, которую я арендовала. Она познакомила меня с местной творческой тусовкой, мы ходили на концерты, ездили на фестивали. Сейчас кажется, что это были лучшие годы моей жизни: за плечами еще не было такого груза дерьма, психика не была так ушатана.

Получив диплом, я вернулась в Валуйки, однако с работой по специальности не сложилось. Когда я работала в местной коррекционной школе, одна из учениц забеременела от 40-летнего мужика. Тогда в школе сменилось руководство. И на меня, как на самую молодую, повесили вину за произошедшее — якобы это я не углядела.

В 20 лет я забеременела. Хотела делать аборт, но родители заставили сохранить ребенка. Я понимала, что ничего хорошего не выйдет: денег нет, своего жилья нет. Ну не дает Бог лужайку в довесок к зайке! Родители настояли, потому что так принято — эдакая семейная традиция: и мать, и бабушка вышли замуж по «залету». В деревнях это обычная практика, только некоторые семьи спокойно живут дальше, а в других начинается мясорубка.

Забеременев, я вышла замуж и переехала в дом мужа. Он жил с матерью. Когда он был маленький, она вышвыривала его на улицу, как щенка, чтобы он не мешал ей пить водку и развлекаться с мужчинами. Муж вырос несчастным, неприкаянным человеком. Получается порочный круг: чем ниже уровень жизни, тем более зверское отношение людей друг к другу. Все мы друг друга калечим, потому что мы быдло и нищета.

Мне тоже доставалось от матери мужа: она заставляла меня таскать тяжелые мешки с картошкой, чтобы у меня сорвалась беременность. Потом сокрушалась, что ничего не вышло, и приказывала мужу бить меня. Он бил, намотав на кулак полотенце, чтобы не осталось следов побоев. На восьмом месяце беременности, когда муж в очередной раз меня избил, я ушла из их дома. Когда я собирала вещи, они пересчитали все вплоть до носков, трусов и вешалок для одежды, чтобы я ничего лишнего не утащила. Такой мелочности я больше нигде не видела.

После рождения дочери Лады я сменила несколько работ, пока в 2014 году не устроилась в кафе — я была официанткой, но по факту еще мыла полы и посуду. Это не оплачивалось, поэтому я стала качать права, на что получила ответ: «Вали отсюда, ищи где лучше». Помню, меня уволили, и я пошла и купила водку, шла пьяная домой и плакала.

По дороге меня подхватил мужик на машине и сказал, что заплатит 5 тысяч рублей за минет. Мы съездили, все сделали. Я еще удивилась: «Нифига себе, получила половину моей зарплаты в кафешке за 15 минут!» В итоге мужик дал мне контакты московского сутенера, я созвонилась с ним и уехала работать в Москву. Дочь осталась с моими родителями. Первое время я думала, что заработаю денег и вернусь обратно, но меня затянуло. Мне нравились клиенты в возрасте, потому что с ними не нужно было заниматься сексом — у таких просто не стоит. Поговорили, выпили — все.

Спустя пару лет жизни в Москве я познакомилась с наркотиками. Я все так же работала проституткой и начала употреблять амфетамин — только так вывозила свою жизнь. Я плотно сидела на «фене» полгода, пока об этом не узнали родители и не отправили меня в государственную психиатрическую клинику. Меня там кололи нейролептиками и галоперидолом — думали, что так вылечат от зависимости.

Ничего не получилось, я вернулась в Москву. Тогда у меня были анкеты на сайтах с услугами секс-работниц, и как-то мне позвонил очень культурный мужчина: «Приезжай в Строгино, я все оплачу, но у меня необычные предпочтения». Я приехала на квартиру, где меня встретил дядечка в возрасте. Выпили чай с ромашкой, перебрались в спальню — вижу пакет с огромными фаллоимитаторами, которые явно предназначались для него. Я ему объяснила, что ничем подобным никогда не занималась, а он говорит: «Я тебя всему научу, попочку ты мне не порвешь», — и дает 5 тысяч рублей вперед. Если прежние клиенты е*** меня и в хвост и в гриву, то он вообще не трогал, но действительно всему научил.

После этого опыта я создала анкеты на БДСМ-сайтах, и меня стали находить мужчины с соответствующими предпочтениями. Клиентура было разной — как молодые парни, так и мужчины в возрасте — со своими запросами, от копрофилии до эметофилии (когда человек испытывает сексуальное возбуждения от рвотных масс. — Прим. ред.). Выпила йогурт, сунула два пальца в рот, стошнило — заработала 10 тысяч рублей. Это легкие деньги, с БДСМ-клиентами спать не нужно. На мой взгляд, от них меньше проблем, чем от мужчин с традиционными запросами.

У меня были три анкеты: массаж, БДСМ и классическая. Жадность в итоге меня и погубила: я хотела заработать больше денег, часть из них уходила на амфетамин. В какой-то момент я начала работать только ради наркотиков и искренне радовалась, когда клиенты мне их давали. А потом в моей жизни появился мефедрон — один парень насильно сделал мне инъекцию и изнасиловал на пару с другом.

По сравнению с мефедроном амфетамин — еще цветочки. Это настоящий ад, с него очень тяжело соскочить. С зависимостью от мефа я попала в реабилитационный центр, куда меня взяли бесплатно на условии, что я дам интервью для их YouTube-канала. Я не могла дождаться окончания «лечения», плакала каждый день. Даже в государственной психушке, куда меня отправляли родители, было лучше.

Условия там были как в тюрьме. Этот частный рехаб находится в трехэтажном коттедже, где в подвале была так называемая выручай-комната. Консультант — стероидный качок — берет тебя за шкирку, тащит туда и поливает ледяной водой, пока ты не начнешь молить о пощаде. Пациентов бьют, в мороз выгоняют на улицу и там тоже обливают холодной водой. При мне трех людей после таких процедур увозили с воспалением легких. При этом медицинскую помощь в центре оказывают не всегда: когда я пожаловалась на боль в спине, к врачу меня никто не отвел. Когда меня выпустили оттуда, я узнала, что «заработала» позвоночные грыжи.

Пока у родственников есть деньги, пациента из ребы не выпускают. Консультанты и руководство до последнего вешают родственникам лапшу на уши: говорят, что у реабилитанта нестабильное эмоциональное состояние, чтобы продлить его содержание в центре и получать за это деньги. Их методы, конечно, не помогают: после лечения у меня был срыв на мефедрон вместе с другими бывшими пациентами рехаба. Мы общались в чате для выздоравливающих, и один парень написал мне в личку: «Галочка, нашел зиплок, ждем тебя на хате». Все началось сначала.

В тот рехаб я согласилась лечь, потому что мой партнер угрожал выгнать меня из квартиры. У меня никогда не было своего жилья, поэтому не чувствую себя человеком — скорее, собакой: где пригрели, там и притулилась. В итоге в апреле этого года меня все-таки выгнали из квартиры в Москве, идти было некуда. На тот момент к моей зависимости от мефедрона добавилась еще и героиновая. Я решила вернуться в Валуйки и покончить с собой. До этого у меня было шесть суицидальных попыток, я все удивляюсь: столько всего было, столько всего принимала, и никак не отмучаюсь. В этот раз я решила действовать наверняка, купила наркотики — думала передознуться, — но меня спалили родители. В итоге снова отправили на реабилитацию.

Отказаться от героина было легко. Меня переломало за три-четыре дня и отпустило. Да, физически было плохо, но, когда у тебя под рукой нет телефона, ты сидишь в изоляции на закрытой территории реабилитационного центра, про героин быстро забываешь. Мефедроновая зависимость другая — она у тебя в голове, на уровне подсознания. Тебе снятся горы кристаллов, ты чувствуешь приход, ищешь шприцы.

Я все-таки слезла с наркотиков в последнем центре и сейчас остаюсь чистой (не считая алкоголь) на протяжении четырех месяцев. В Валуйках нет риска нарваться на мефедрон: кто его будет брать, если у людей максимальная зарплата 30 тысяч рублей? Легче купить пива.

Мать выселила меня в дом, где я росла, — это разрушенный сарай с обвалившейся крышей, где нет воды, света, газа. Там невозможно жить, но маме наплевать. Я больше не занимаюсь секс-работой и не приношу денег, в ее глазах я не человек — биомасса, навоз. Пока я жила в Москве, семья за мой счет сделала ремонт в новом доме, но сейчас это никто не вспоминает. Меня не осуждали за проституцию, пока я приносила деньги, но потом мать сказала: «Ты вышла в утиль, ты старая швабра. Тебя такую потасканную никуда не возьмут».

Я не могу жить с мамой, сейчас остановилась у подруги. Когда я приезжаю домой, мать орет, от этого у меня начинается диарея. Я не преувеличиваю, это все психосоматика! Думаю, дети для моей мамы — способ выживания, и только. Недавно мой брат приезжал в Валуйки в отпуск, но не отдыхал: делал забор, косил траву — одним словом, ишачил. А когда деньги кончились, ему сразу дали понять, что ему тут не рады.

Лада все так же живет с моей матерью. Они часто ругаются, но я не видела, чтобы мама поднимала на мою дочь руку. Лада в курсе моей биографии, задает вопросы, но разве прошлое можно переписать? Сейчас я выживаю на донаты подписчиков, часть денег отправляю Ладе — она учится дистанционно, нужно оплачивать интернет. У меня судимость за распространение наркотиков, поэтому найти работу в Валуйках тяжело.

Вообще, в городе четыре колонии: женская, детская, общая и строгого режима. Кто не сидит, тот обслуживает заключенных или вкалывает на местной птицефабрике. Здесь скотское отношение к людям, как к курицам на конвейере. При этом из Валуек мало кто уезжает: из-за близости границы с Украиной у нас часто бывают прилеты, но за последние два года уехали только те, у кого есть деньги, а у кого их нет — таких 95% — остались. Поэтому я и вернулась сюда — мне больше некуда идти.