«Намалевать покойного может любой санитар»: история девушки-танатопрактика, которая делает макияж мертвым людям

Пока мы мониторим бьюти-тренды сезона, по другую сторону жизни действуют правила посмертного макияжа. Его делают танатопрактики — специалисты ритуальной сферы, которые отвечают за подготовку тела к похоронам. Об изнанке редкой для России профессии нам рассказала танатопрактик София. Ниже — ее история о работе и конкуренции в похоронной сфере.

Я никогда не боялась покойников или самой смерти, скорее, испытывала к этой теме интерес. В школе я могла прогуливать уроки на кладбище или просто гулять там, подгадав время таким образом, чтобы попасть на похороны. Уже в 17 лет я точно решила, что буду работать в ритуальной сфере. Я откликалась на все доступные вакансии — от санитара в морге до ритуального агента, но меня не брали. Все изменилось, когда я узнала про танатопрактику.

Дело было на презентации книги «Вскрытие покажет» Алексея Решетуна — судмедэксперта, который пишет о своей профессии. Она проходила на ВДНХ в рамках самой известной в России выставки «Некрополь», посвященной похоронному делу. После презентации я решила прогуляться по залу. Там выставляли гробы с памятниками, проводили мастер-классы и конкурсы, в том числе среди танатопрактиков. Тогда я и узнала о существовании такой профессии.

Танатопрактики занимаются подготовкой покойного к прощальной церемонии: бальзамируют тело, при необходимости восстанавливают лицо, наносят посмертный макияж. Загоревшись идеей стать танатопрактиком, я долго не могла решиться и пройти обучение: думала, что у меня не получится. Потом все-таки решила рискнуть: нашла курсы в Москве, но знакомая и уже опытная танатопрактик меня отговорила и посоветовала ехать в Новосибирский учебный похоронный центр.

На курсах будущих танатопрактиков обучают всему, начиная с истории бальзамирования и заканчивая практикой на манекенах и мертвых телах. Когда я впервые практиковалась на усопшем, было сильное желание все бросить и уехать. Я думала, зачем я это делаю, лучше бы в офисе сидела! Но все равно вставала каждое утро и шла на занятия, потому что задалась целью работать в ритуалке. На курсах нам объясняли каждую мелочь, вплоть до того, как подбирать тональное средство для усопшего в зависимости от освещения в зале, где проходит прощание. В этой профессии много нюансов, которые необходимо знать и учитывать.

Окончив курсы, я вернулась в Москву и начала работать самостоятельно. Мне еще далеко до уровня профи. В России есть танатопрактики, которые творят практически магию: они могут полностью восстановить тела утопленников, которые месяцами лежали в воде. Также наша работа подразумевает реставрацию лиц, например жертв ДТП и пожаров. Для этого используют специальный воск: разогреваешь его, а потом лепишь отсутствующую часть носа, щеки или подбородка. Все можно восстановить, если у тебя есть навыки.

Для посмертного макияжа я использую как гражданскую, так и танатокосметику — это специальные тональные основы, тени, карандаши, губные помады и пудры. Выбор косметики зависит от тяжести случая и состояния тела. Если серьезных повреждений нет, можно нанести и обычный тональный крем, главное, чтобы он был плотным и качественным. Но даже с телами, которые хорошо сохранились, одного тона недостаточно: нужны увлажняющие средства и фиксаторы, чтобы получился приемлемый результат и близкие усопшего были довольны.

Родственники часто приносят фотографии покойных, их косметику и просят сделать макияж, который те носили при жизни. Тут могут быть сложности: к тебе поступает умершая от старости 95-летняя бабушка, а на снимке, который принесли, ей 40 лет. Приходится вежливо объяснять, что, хоть я и могу сделать ее любимый макияж с синими тенями и розовой помадой, это будет смотреться неуместно. Я предлагаю альтернативы, которые устроили бы близких, а для этого, на мой взгляд, нужен творческий подход. Просто намалевать покойного и отправить на церемонию — так любой санитар сможет.

Еще в моей рабочей косметичке лежат иглы и иглодержатели, пинцеты, колпачки для глаз. После смерти глазницы высыхают и глаза могут провалиться внутрь, поэтому иногда под веки подкладывают специальные колпачки или закачивают танатогель — по текстуре он похож на желе и делается из формалина. Еще инъекции танатогеля делают, чтобы восстановить симметрию лица или зафиксировать губы покойного: они могут сжиматься или расплываться.

Также при необходимости я провожу бальзамацию, с которой мне помогают коллеги-танатопрактики. В тело покойного устанавливаются две трубки, одна из которых выкачивает кровь, а вторая закачивает формалиновый раствор. Это необязательная процедура. Если человек умер в другой стране и его нужно хоронить в Москве, то бальзамацию проводят для сохранности тела при транспортировке, которая может затянуться. Однако когда человека хоронят на третий день, бальзамация может нести чисто косметическую функцию: благодаря раствору формалина кожа усопшего приобретает более розовый, приближенный к живому человеку оттенок. Здесь все зависит от возраста покойного, причин смерти, условий хранения тела. Оно может быть в нормальном состоянии. Танатопрактику достаточно только ввести танатогель и сделать макияж, но в моргах часто настаивают на бальзамации, чтобы получить с близких покойного больше денег.

Я самозанятый танатопрактик и не работаю в морге. Мне поступает заказ от родственников усопшего — я работаю, причем делаю это в любых условиях. Я могу подготовить тело к прощанию в квартире или в катафалке, прямо на ходу. В моргах редко позволяют работать танатопрактикам, которые не являются их сотрудниками, да и в целом новым специалистам тяжело найти работу. В московской ритуальной сфере местами сохранился дух 1990-х: бизнес тут передают по наследству, а рабочие места берегут для друзей и знакомых.

Сотрудники моргов и агенты не любят, когда танатопрактики «со стороны» забирают у них потенциальный заказ. В моргах довольно высокие цены, поэтому родственники могут отказаться и обратиться к частному танатопрактику, который сделает и дешевле, и лучше. Санитары остаются без денег и начинают пакостить танатопрактику, который «переманил» у них клиентов. Самое ужасное, что страдают при этом усопшие: санитары могут оставить тело тухнуть на полу, вытащить один глаз, плохо затампонировать рот.

Для меня такое поведение — неуважение к покойным и дикость, на которую люди идут из-за денег. Они могут оправдываться и говорить, что это произошло случайно, но даже при большом потоке невозможно перепутать местами лобную и затылочную части черепа! А такое часто бывало, в моей практике в том числе. Когда проводят полное вскрытие, санитары просто меняют местами кости черепной коробки и в таком виде отправляют тело танатопрактику.

Еще часто поступают угрозы от «коллег». Когда ты «забираешь» их заказ, могут написать: «Ты не попутала? В себя поверила? Сиди и не высовывайся». Могут подкараулить и наговорить гадостей, но дальше оскорблений дело еще ни разу не шло. Подобные угрозы обычно поступают от мужчин, потому что они представляют большинство сотрудников индустрии. Женщин в ритуалке меньше, но сейчас ситуация меняется в лучшую сторону. На курсах танатопрактиков, которые я проходила, в группе было около 20 человек, и только трое из них — парни.

Проблема ритуальных услуг в России еще и в том, что эта сфера тяжело принимает новых людей. Человека поставили на должность условного санитара еще в 1990-х, он плохо работает, но уровень услуг повышать никто не собирается. Потому что зачем, если у клиентов нет альтернативы? Если бы в сферу брали новых специалистов, которые нацелены на качественный результат, а не делают свою работу из-под палки, проблем было бы меньше. Нередко родственники усопшего рассказывают, что столкнулись с ужасными последствиями работы сотрудников морга.

Мне часто говорят, что нормальный человек не пойдет работать в ритуальную сферу. У многих вообще нет представления о работе танатопрактика. Люди, узнав о моей профессии, иногда задают нелепые вопросы: «Соня, как ты с мужчинами общаешься? Им же, наверное, с тобой неприятно. А как ты ешь?» У нас очень любят сериалы, где показывают судмедэксперта, который одной рукой режет тело, а другой подносит ко рту бутерброд. Так и судят о моей работе: если показали по телику, значит, это правда.

Из-за моей внешности люди часто думают, что у меня стервозный характер, но я совсем не такая: близкие говорят, что я слишком добрая. На заказах я всегда скрываю татуировки, потому что не могу знать, как отреагируют родственники. Однажды со мной произошел интересный случай: я попала на прощание и очень переживала, как окружающие отнесутся к моей внешности. После церемонии ко мне подошли родственники покойного и сказали: «Соня, ты такая необычная! Разбавила серую массу сотрудников ритуалки, которые вечно ходят с недовольным лицом. Нам было спокойнее».

В работе я ориентирована не только на мертвых, но и на живых. На мой взгляд, танатопрактик — это не тот человек, который сделал свою работу и ушел. Я объясняю родственникам покойных нюансы своей работы и предлагаю альтернативы, стараюсь найти индивидуальный подход и оказать поддержку, ведь они переживают горе. Когда я работаю с усопшим, то всегда ставлю себя на место его родственников — мне бы самой хотелось, чтобы сотрудник похоронной сферы с уважением относился к телу моего близкого. Именно поэтому поведение многих моих «коллег» кажется мне неприемлемым. Для меня самое главное — оставаться человеком, работая в ритуальной сфере. Поступать иначе мне не позволяет совесть.