Финалистка «Новых пацанок» Кристина Захарова — о наркотиках, домогательствах брата и жизни после проекта

29 декабря на телеканале «Пятница» выйдет финальный эпизод проекта «Новые пацанки» — зрители узнают победительницу сезона. По такому поводу Super поговорил с одной из претенденток на победу, финалисткой Кристиной Захаровой. Путь Кристины к проекту был тернист: в детстве девушка пережила насилие со стороны отца и домогательства старшего брата, а, повзрослев, начала злоупотреблять алкоголем и запрещенными веществами. Уже бывшая пацанка рассказала нам о пережитом опыте, планах на будущее и о том, почему леди — это совсем не про платья.

— До «Новых пацанок» у тебя были проблемы с алкоголем и веществами. Когда это началось?

— Я с детства постоянно убегала на улицу, где впитывала местные законы и правила. Первое время меня, правда, еще как-то сдерживал спорт. Я выросла в Питкяранте — это такой маленький город в Карелии с населением в 10 тысяч человек, занималась футболом и даже получила предложение поехать в Питер и поступить в профессиональную футбольную школу. Мама меня не отпустила — и понеслось: улицы, драки, алкоголь и наркотики.

— Из дома ты сбегала из-за проблем в семье?

— Это я поняла только на «Новых пацанках», а раньше вообще не осознавала и постоянно спрашивала себя: «Кристина, почему ты так живешь?» Я не осознавала, почему романтизирую все эти уличные движения и подъездные тусовки. Отец работал на вахте: две недели отработает, а потом на неделю домой в запой. Он бил маму, брата и меня. Причем не было ситуаций, которые выводили бы его из себя, просто «синяя белка».

— Дети, которые сталкиваются с домашним насилием, часто пытаются стать незаметными, чтобы случайно не спровоцировать агрессора. С тобой происходило подобное?

— Нет, у меня не такой характер. Однажды отец сорвал с мамы цепочку, и у нее на шее остался такой красный след. Эта картинка с детства стоит у меня перед глазами. После я специально пошла в карате, чтобы набраться сил и защитить всех нас, если подобная ситуация повторится. В драку с отцом я не лезла, чаще разнимала его с братом, которому гораздо больше доставалось.

На улице я обычно дралась с мальчишками, к девочкам у меня быстро пропал спортивный интерес. Я росла и становилась сильнее, а они падали с одного удара, их было жалко.

— Вы с мамой пытались обратиться за помощью в полицию, когда отец вас бил?

— Я не помню, чтобы у нас вообще закрадывались такие мысли. Думаю, основная причина в том, что у нас маленький город, а выносить подобное вовне всегда стыдно. К тому же, мама в какой-то степени оправдывала отца и говорила, что он изменится. Мне становилось обидно за нее. Я не понимала, почему отец так себя ведет, а мама это принимает.

Вообще, мне с детства не давала покоя эта установка, что мужик — глава в доме. Почему мы должны его обслуживать? Конечно, отец работал и обеспечивал нас, но при этом пил и поднимал руку. Будь он идеальным семьянином, у меня не возникло бы вопросов.

— Почему ты решила пойти на проект «Новые пацанки»?

— Начнем с того, что я не подавала заявку на этот сезон, а пыталась попасть в предыдущий. Тогда я барахталась на самом дне, проблемы реально были всюду: в семье и на работе, с алкоголем и наркотиками. Да я для себя оставалась большой проблемой. Пыталась справиться самостоятельно, но проходило пару месяцев — и все по новой. Я решила подать заявку в проект, потому что не видела другого выхода.

Можно сказать, что я шла туда с протянутой рукой, а когда попасть в «пацанок» не удалось, начала уничтожать себя еще сильнее, окончательно слетев с катушек. В тот период я пыталась взять себя в руки и закодировалась. Это был такой показательный шаг ради другого человека, но кодировка мне не помогла: бухать я перестала и начала жестче употреблять наркотики. Мир стал серым, я часто задавалась вопросами, зачем живу, в чем смысл. В итоге раскодировалась, а потом попала в «Новых пацанок».

— На проекте ты впервые рассказала, что брат домогался тебя в детстве. Как ты на это решилась?

— Изначально я хотела рассказать эту историю, но не говорить, что все произошло между мной и братом. Когда это случилось, мне было около семи лет. Мы оба были детьми, сексуального контакта между нами не было. Все происходящее брат воспринимал как игру. Уже на проекте, поговорив с редактором, я решила рассказать все как есть. Вокруг случается много похожих ситуаций, о которых дети умалчивают, и мне хотелось своим примером призвать их не молчать и обращаться за помощью.

— Вы обсуждали с братом случившееся?

— Никогда до проекта, хотя у нас человеческие отношения. Повзрослев, мы вместе тусовались, но эту тему не затрагивали. Брат сам начал разговор, когда я вышла с шоу. Мы поговорили и все утрясли, но ему пришлось тяжело.

Когда я рассказала обо всем на «Новых пацанках», он сорвался и снова начал пить, хотя до этого держался шесть лет. Он одно время сильно употреблял. Думаю, так сказалось воспитание отца. Возможно, брат таким образом еще и гасил воспоминания о ситуации. Мы оба несли этот груз, просто проживали боль параллельно, а не вместе. Сейчас все в порядке. Я не хочу, чтобы на него лился хейт.

— Какие испытания на проекте, помимо этого признания, дались тебе с трудом?

— Каждую неделю было что-то жесткое. На неделе преображения, когда меня наряжали, делали завивку и макияж, я очень психовала. Просто еще в классе четвертом я отказалась от женской одежды. Мне не хотелось, чтобы на меня смотрели, как на девушку. А тут меня наряжают в платье. Что с этим делать? Я свой пацан с района и жила так всю жизнь, а тут...

— Сейчас можешь сказать, что в прошлом убило в тебе женственность?

— Знаешь, я эту женственность всю жизнь отрицала, но сейчас приняла. Я поняла, что могу быть красивой в платье, хотя первая реакция на себя в зеркало после преображения была: «Это что за трансвестит?»

Наверное, женственность убила улица. Я не видела вокруг девочек в платьях. Если бы мы с пацанами продавали гашиш, и я при этом вырядилась в платье, было бы странно. Психолог на проекте говорила, что я прячусь за образом мальчика, потому что так безопаснее. Не могу это принять, мне по кайфу мой стиль.

— В одном из выпусков ты говорила, что тебе тяжело коммуницировать с людьми. Как на проекте выстраивали отношения с остальными?

— Первое время было сложно общаться со съемочной группой и другими сотрудниками. Я, да и остальные девочки, им не доверяли. Думали, что они используют всю полученную информацию против нас. Мы рассказываем что-то личное, а на следующий день у нас испытание, которое бьет именно в эту больную точку. Сейчас я понимаю, зачем команда это делала. Если бы с нами сюсюкались, не вытаскивали боль и не тыкали в нее, то мы бы остались на том же уровне.

С девчонками общаться было легче. У нас есть общий опыт, мы все на «Новых пацанках» выкарабкивались из прошлой жизни.

— Ваши преподаватели на старте каждого сезона говорят про участниц, что «никогда не видели такой жестокости». В этом смысле твой выпуск отличается от предыдущих?

— У нас как минимум пять реанимаций приезжали, были сломанные ноги, я бегала с булыжниками, чтобы ушатать Амину (другую участницу сезона. — Прим. ред.). Мы были жестокими, но самыми ли? Не знаю. Главное, что мы изменились. Знаешь, есть фраза: «Чем ты заряжен, тем и выстрелишь». У нас была боль, которую мы распространяли на все вокруг. Когда мы начали ее прорабатывать, то и в мир стали приносить меньше боли.

— Трансформация происходила постепенно: во время съемок тебя выгнали с проекта, потом ты вернулась. Задумывалась, как все сложилось, если бы тебя выгнали окончательно?

— Я бы слетела с катушек и лежала где-нибудь в психиатрии. Когда меня выгнали, я двое суток сидела в гостинице и смотрела в стену. Из меня столько дерьма вытащили! И вот я сижу с ним на руках и не понимаю, что мне дальше делать. Куда двигаться? Даже сейчас, когда съемки только закончились, я оглядываюсь назад и думаю: «Господи, как жить?».

— Страшно начинать новую жизнь?

— Мне грустно, потому что все закончилось. Я человек сентиментальный и все пропускаю через себя. Скучаю по девчонкам, съемкам. Первые дни только и думала: «Да повесьте на меня петличку кто-нибудь!» Очень сложно привыкнуть, когда ты несколько месяцев, грубо говоря, даже в туалет один не можешь сходить. Тебя одевают и кормят, ты информационно защищен. Будто живешь под куполом, а потом резко все заканчивается. Иди, птенчик.

Выйдя с проекта, я думала, что уйду в запой, но поддержка других «пацанок» не дала мне откатиться назад. Сейчас вхожу в новый ритм жизни. У меня глобальные планы, которые даже в голове уместить не могу. Я планирую переехать в Москву и поступить в школу каскадеров, вернуться в футбол и развиваться медийно. Все, что происходит сейчас, для меня очень непривычно. У меня в телефоне никогда не было столько чатов! Я постоянно на связи с менеджерами, получаю предложения по сотрудничеству.

— Если подвести итог, чему проект научил? Прокачала способности леди?

— Слушай, у нас даже учителя говорили, что леди — это не про платья. Это твоя манера общаться и подать себя, некий кодекс, а для меня еще и умение себя сдерживать, и это касается не только драк. Я довольно прямолинейная, привыкла лупить правду в лицо. Мне на проекте говорили, что я не умею сглаживать углы, сразу подхожу и говорю: «Ты говно. На этом все». После проекта я научилась себя контролировать. Даже злиться так, чтобы этого никто не понял.

Я всегда буду благодарна судьбе за этот шанс. Опыт, который получила на «Новых пацанках», больше нигде не прожить. Я смотрела предыдущие сезоны и уважала проект за то, что он протягивает руку помощи девчонкам. Понятно, что во всем есть элемент шоу, важны рейтинги, но это реально помогает.

— И последний вопрос: что за ребенок с тобой на фотографиях в социальных сетях, о котором писали в СМИ? Твой?

— Из наших фото раздули инфоповод, но будь он моим ребенком, мне не на «Новых пацанок» надо было идти, а на «Беременна в 16»! Это мой любимый племянник, сын брата.